Книга Семь клинков во мраке, страница 118 – Сэм Сайкс

– Нет. Никогда не думал.

Кроме этого.

– Думал, что когда-то они были, – продолжил он. – Верил, что если долго думать, если пройдет достаточно времени, я найду правильные слова. Но… их не существует. – Он покачал головой. – Мне нечего тебе сказать.

– Тогда зачем ты здесь? – Я сощурилась. – Скажи мне. Скажи, какого хера, среди всего сраного Шрама – помирай где хочешь, – я нашла тебя именно здесь?

Он пристально посмотрел на меня и мягко произнес:

– Ты знаешь почему.

Моя рука дернулась, замерла.

– Ты здесь с Рикку. Ты его защищаешь. Потому что все еще работаешь на Враки.

– Я ни на кого не работаю. Я все еще верен идее восстановить Империум, ради этой цели…

– Ты работаешь на Враки. Зная, что он сделал, что еще сделает, что он сотворил со мной, ты приходишь и говоришь о словах, словно они еще что-то, мать их, значат?

– Знаю, знаю, я сказал, что у меня нет слов. Но все не так просто. Это больше, чем ты или я. Больше, чем…

– Чем что? – ощерилась я. – И что теперь? Такое большое, чтобы все остальное перестало иметь значение? Ты, Враки и все эти мудилы хотят чего-то настолько большого, что плевать, кто пострадает по пути?

– Это был Империум, – парировал Джинду. – Все, за что мы сражались и умирали. Мы не могли оставить его Императору-нолю. Империум должен быть восстановлен, даже если это стоит жертв, даже если…

– Это была я!!!

Крик эхом разнесся по цистерне, прошел по сотне туннелей, утонул в тысяче вод. Если Рикку все еще там, он услышал. Но мне было насрать. Насрать, что я кричу, насрать, что в глазах стоят слезы, и насрать, выберется ли кто-нибудь из нас отсюда живым.

– Это была я, Джиндунамалар. – Мне было больно говорить, голос раздирал горло, но и на это мне было наплевать. – Ты пожертвовал мной. Ты же клялся мне! Ты смотрел мне в глаза и говорил… говорил…

Я не могла об этом думать.

Только не о той ночи, когда он посмотрел на меня с идеальной улыбкой и произнес эти три слова, и я поверила. Я не могла думать, не превращаясь при этом в жалкую развалину. Но я не такая. Сэл Какофония – не такая.

– Я понимаю. Понимаю.

Почему, мать его, он мог говорить так, словно сейчас тоже заплачет? Как, мать его ети, у него это получалось?

– Я дал слово. Я его нарушил. Я так поступил. Я знаю. Но это были мы против Империума. Разве я должен был позволить целому миру сгореть дотла?

– Я бы позволила! – взревела я в ответ. – Мне похер. Империум, Революция, какая, в жопу, разница? Пока ты был у меня, а я была у тебя, нам ничего больше не было нужно. Ни Враки, ни Император, ни их мелкие дерьмовые проблемы.

– Они не мелкие. Ничего не было мелким, – Джинду смотрел на меня тяжелым, режущим взглядом. – Ты привыкла летать надо всем. Ты никогда не утруждала себя тем, что происходит на земле. Ты никогда не понимала, Салазанка.

– Я сказала не произносить моего имени.

– Как насчет твоего другого имени? Настоящего?

– Не смей, – предупредила я, шагая вперед.

– Имя, которым тебя звали, имя женщины, которую я видел, проливающей огонь и гром на тысячи вопящих душ, и той, кому я клялся небесами, что люблю?

– Не смей.

– Я произносил ее имя каждую ночь, засыпая, и каждое утро, открывая глаза. Каждый раз, глядя в небеса, я видел ее там, где она защищала всех нас и все, за что мы сражались.

Пожалуйста.

Я не могла этого произнести. Хотела. Но не могла его умолять. Как бы мне ни хотелось никогда больше не слышать это имя. Неважно, сколько крови оно из меня рвало, он прошептал:

– Алое Облако.

Это имя. Его голос. Моя голова. Это, и то, а может, все вместе.

Они вернули меня в то место.

Туда, где не было земли, только бесконечное синее и белое пространство. Я не слышала журчания воды и криков умирающих, только шум ветра в ушах и собственный смех, когда мчалась по небу. Не чувствовала, как повисает рука, как болят шрамы от холодного небесного ветра и как волосы хлещут по лицу.

Имя вернуло меня туда.

Туда, где я раньше летала.

– Я помню те дни, Салазанка.

Я подняла голову. Он стоял передо мной. Когда он успел? Как подошел, что я его не заметила? Как взял мою ладонь? Почему я не оттолкнула? Почему он не мертв?

– Я помню, как мы были молоды и все не имело значения. – Он говорил мягко, а я хотела притвориться, что его голос всегда звучал так, словно он никогда не произносил ни одного жестокого слова. – Мы были вместе, Алое Облако и Клинок, мы сражались против Революции и защищали Империум. Ты помнишь? Те дни, когда каждый бокал в Катаме поднимался в честь наших имен?

Мне хотелось так много ему сказать. Хотелось велеть ему умереть. Истечь кровью. Сказать, что он ошибался.

– Я помню.

Хотелось бы мне знать, почему я сказала именно это.

– Я хотел бы, чтобы так было всегда. – Когда его голос стал настолько мягким? Когда он успел подойти так близко, что теперь шептал на ухо? – Я бы хотел, чтобы не было ничего, кроме нас и игры в войну. Но все было не так, Салазанка. Может, ты, летая высоко, этого не замечала, но я видел всех наших друзей. Видел, как они умирают. Видел, как их пронзают пули, рвут бомбы, сминают машины Революции. Я их слышал. Они умирали с именем Империума на губах. Черота, Макалин, Рендотон…

– Арадунар, – прошептала я. – Спаракул, Туриндара…

Я их помнила. Иногда я думала, какие имена они бы взяли, став скитальцами. Арадунар был мастером дверей и всегда любил свою работу. Может, Ара Поклон или что-то такое же глупое. Он всегда улыбался, он всегда выглядел…

А как он выглядел?

Я не могла вспомнить. В моей памяти он был просто еще одной темной точкой на поле боя далеко внизу. Все, что я помнила о тех днях, – это небо, как я легко парила и как после больше не могла. Я помнила небо…

И его.

– Салазанка.

Он стоял у меня за спиной. Как он там оказался? Он положил руки мне на плечи. И моя кожа едва ли не вспыхнула. Как он может по-прежнему так делать?

– Я ошибся… – прошептал он мне на ухо. – Я хотел, чтобы Враки был прав. Хотел, чтобы он нашел решение. Я думал… часть меня решила, что ты поймешь, на что я согласился. Но я ошибся. Прости.

Его рука скользнула по шрамам. И они не заныли. Они всегда ноют. Почему не теперь? Почему у меня закрывались глаза? Почему я так себя чувствовала?

– Все дело в мертвых, – сказал он. – Я не мог смириться с мыслью, что они погибли за трон для недостойного императора. Я думал… Я просто слушал не тех людей и думал… думал…