Книга Десять железных стрел, страница 20 – Сэм Сайкс

Вместе со снегом опустилась тишина – мы свернули к небольшому нагромождению причудливых домов, изображающих площадь. Посреди возвышалось сухое дерево, упрямый старик, не желающий сдаваться неровной брусчатке, наседающей вокруг. Несколько домов, размещенных скученно, наше появление игнорировали – окна закрыты ставнями, на крыльце высокий слой снега.

Если остальной Терассус напоминал теплое семейство за обеденным столом, то эта площадь – стареющий родственник, которого они держали наверху, чтоб смерти дожидался. Тишина была плотной, даже хруст снега под ногами Конгениальности почти не различить. Я как будто вышла из города прямиком на кладбище.

И, как бы ебано это ни было, только тут я наконец поняла, что расслабилась.

Единственные признаки жизни исходили из длинного двухэтажного дома в конце площади. Из широкой трубы валил дым, за покрытыми изморозью окнами горел свет, и под мягко поскрипывающей вывеской, на которой было изображено избиение жабы (вполне этим довольной), сурового вида женщина в потускневшем фиолетовом одеянии усердно мела падающий на ступеньки перед открытой дверью снег.

– Я, право слово, умираю, – вдруг воскликнул Джеро, нарушая покой, – ведь предо мной небесное создание, что приведет меня к последней награде.

«Неприязнь» – не то слово, которым я описала бы взгляд женщины. Неприязнь можно испытывать к шумным едокам или плохому вину. Взгляд, которым одарила Джеро эта женщина, из-под сведенных до напоминающих шрамы морщин бровей, был скорее не о неприязни, а о попытках сдержаться и не наблевать ему на ботинки.

– На твоем месте, – размеренно отозвалась женщина, – я не стала бы меня искушать. – Она смела со ступенек остатки снега. – Или, по крайней мере, дождалась бы, пока я возьму что-нибудь потяжелее и поострее метлы.

– Вы меня раните, мэм. Я надеялся, что мое месячное отсутствие заставит вас по мне соскучиться. – Джеро соскочил с птицы и окинул взглядом площадь. – А еще я вроде как надеялся, что вы таки попросили бордель переехать в соседний дом, как мы говорили.

– Единственная жопа на этой площади, на которую кто-либо станет пялиться – это та, с которой я сейчас разговариваю. – Женщина отставила метлу и крадучись приблизилась. – И если хочешь приветствие потеплее, пора тебе перестать таскать мне на порог всякий мусор.

Я открыла было рот для возмущения.

А потом вспомнила, как, должно быть, пахну.

Она хорошо держалась, я заметила, и ходила с осанкой, какую обычно редко встретишь в столь маленьких городах. Несмотря на седину, волосы безукоризненно уложены в идеальную имперскую прическу, волосок к волоску. Одеяние тоже ухоженное, из тонкого катамского шелка. На первый взгляд, я б сказала, что ей место на скалах, с остальной элитой. Кроме того, как она отпихнула Джеро в сторону одной рукой, а другой выхватила поводья птицы.

– Ну? – подняла она на меня выжидающий взгляд. – Если хочешь, чтобы я увела в стойло эту пернатую дрянь, на которой ты ездишь, давай-ка спрыгивай.

Конгениальность испустила раздраженный вскряк. Я погладила ее шею.

– Мне, наверное, стоит самой. Она бывает малость… трепетная рядом с незнакомцами.

Женщина закатила глаза.

– Я встречала много, мно-ого трепетных, милая, и среди них не было никого, кого бы я не заставила ползать на коленях одним мизинцем. А с этой я намереваюсь использовать руку целиком.

Я моргнула.

– Это… типа угроза или…

– Я бы ее послушал, Сэл, – заметил Джеро. – Мадам Кулак обычно не предлагает дважды.

Я моргнула. Снова.

– Мадам Кулак? Почему ее…

– Потому что будь у меня столько же удачи, сколько таланта, я получила бы отличную должность столичной куртизанки вместо нынешнего блестящего поста переводчицы для дубиноголовых и упертых.

– Погодите… чего?

– Что означает – я слишком много времени трачу на разговоры с мудаками. А теперь вниз, будь добра.

Тебя, как правило, не назовут именем вроде «мадам Кулак», если ты привык к тому, что тебя не слушаются, пришла к выводу я, и потому соскользнула с Конгениальности. Птица успела умоляюще на меня глянуть, прежде чем мадам Кулак коротко дернула ее поводья.

– Теперь я твоя мамочка, золотце, – прошипела она Конгениальности и метнула взгляд в сторону Джеро. – Твое начальство у себя. Ждет.

– Не подумайте, что я не стану уведомлять его о жутких нравах в этом заведении, – отозвался Джеро.

Мадам Кулак замерла на полушаге. Площадь окутало холодом покруче зимнего. И Конгениальность – та, что смотрела свысока на неистовствующих тварей и вырывала кишки бандитским королям, не моргнув глазом – нервно вскрякнула.

– Поймите следующее, «мастер» Джеро, – произнесла мадам ледяным тоном. – Условия, о которых договорились твой наниматель и я, включают в себя комнату, управление этим местом и молчание о ваших здешних делах. Дальнейшая вежливость, на которую я готова пойти ради вас без дополнительной оплаты – это воздержаться и не затолкать вам ногу в зад так глубоко, что зубы на ней браслетом будут. – Она бросила через плечо столь острый прищур, каких я еще не видела. – А если деньги вашего нанимателя однажды иссякнут, смею вас заверить, эта милость исчезнет столь же несомненно и быстро, как мои безупречные ботинки.

Я стояла на расстоянии вытянутого клинка от пустошных бандитов. Я задерживала дыхание, когда твари, у которых скорее сплошные клыки, чем пасть, шли по моему запаху. Я видела чуть ли не все, мать их, ужасы, двуногие и не только, какие встречаются в Шраме.

К слову, я не говорю, что мадам Кулак оказалась самой пугающей из них. Но будь ты там, тебе стало бы понятно, почему люди, птицы и все остальные делали то, что она им говорит.

Женщина с моей вдруг очень послушной птицей на поводу завернула за угол к стойлу и скрылась из виду. Я глянула на Джеро – тот смотрел ей вслед с безучастием, которое не могло меня не впечатлить.

– Тебя, э-э, вообще не волнует? – поинтересовалась я. – Это ж исключительно конкретная угроза твоей жопе.

– О, умоляю, – Джеро пожал плечами, поднимаясь по ступенькам, и толкнул дверь. – Она знает, что у меня на такое денег не хватит.

* * *

Я встречала трактиры получше «Отбитой Жабы». Полы, пусть безупречно намытые, были старыми и скрипели под ботинками. С кухни предсказуемо пахло тушеным мясом и хлебом. Подборку алкоголя за стойкой можно было назвать военным преступлением – и это еще снисходительно. Ванная оказалась достаточно неплохой, но слишком уж воняла потом и отчаянием.

Но еда была сытной.

Виски – теплым.

И будь оно все проклято, если пар так приятно не согревал мне шрамы.

Я встречала трактиры получше, это правда. Но в тот момент, закрой я глаза, я как будто могла притвориться, что я просто обычный человек.