— Посели юных леди в гостевых покоях, они приехали на могилки…
— Нет, не стоит беспокоиться, просто предоставьте нам гостиную для отдыха и подайте чая, а на рассвете мы пойдём на родовое кладбище и сразу же уедем.
Служанка засуетилась, показала нам небольшую чайную комнату, где мы с Поллин смогли комфортно расположиться на мягком диване, вытянув ноги. Девушка смотрела с удивлением на двух леди, и я понимала его причины: мы путешествовали одни, ночью, да ещё в костюмах, сильно смахивающих на мужские.
Ещё Поллин так и не успела избавиться от своей формы младшего следователя, и это тоже вызывало у посторонних людей нездоровый интерес к нам, но Поллин ещё три дня должна была быть в ней, пока мы не доберёмся до границы с Миентом, почему-то начальство ей выставило такое условие при расторжении королевского договора. Поллин ещё три дня должна была находиться в чине, до конца первого летнего месяца.
Сделав по глотку чая, мы с сестрой посмотрели друг другу в глаза.
— Вот мы и здесь, а ты не верила! На рассвете сможешь попрощаться с матушкой перед дорогой!
— Правда, не верится до сих пор…
— Не скучаешь? — я не стала уточнять, по кому: по службе или по мужчине, всё-таки чуть больше двенадцати лет Поллин была вместе с Годвином.
— Не знаю пока… Всё так странно! А ты, Альма? Ты так и не собираешься читать то письмо?
— Пока нет… — и мы замолчали. Поллин знала, что я взяла письмо с собой, бросив его в саквояж.
— Отец доволен, — опять заговорила сестра, — он даже и представить себе не мог, что наш род реабилитируют ещё при его жизни, думал, не дождётся…
— Пусть порадуется на старости лет! Лишь бы больше не играл в карты, хотя, все его счета теперь будут проходить через меня, я выставила для банков такое условие.
— И правильно! Что там вдова? Согласилась стать экономкой в родовом замке?
— Вроде бы да, сама понимаешь, что это лучший выход… — и мы опять помолчали.
— Альма, я никогда не спрашивала тебя, как умерла мама? — Поллин внимательно посмотрела на меня, подумала, что я ей соврала тогда, девять лет назад?
— Почему, я же всё тебе рассказала…
— Нет… Ты умолчала об ЭТОМ дне…
— Ты про письмо Валери?
— Да…
— А что рассказывать-то? Матушка написала ей, она ответила, правда, не знаю, что но матушка вдруг… Погоди, Поллин! Матушка всё поняла ещё тогда!
— Как это?
* * *
Прошлое…
— Олдред! Олдред! Она мне ответила! Наконец-то! — матушка Вадома металась по маленькой гостиной флигеля, тряся перед собой рукой с розовым конвертом.
— Вадома, дорогая, что за шум! — отец вошёл в гостиную, потирая виски: именно тогда у него начались первые приступы его болезни.
— Валери! Она написала ответ! Я думаю, что теперь нашу Альму ждёт блестящее будущее! — матушка перестала кружить по гостиной и уселась в старое потёртое кресло, стоявшее перед окном. Теперь сморщилась я: меня устраивала жизнь у тётушки, я могла делать, что хочу: гулять, читать, вышивать, навещать бабушку. О светских раутах, приёмах и балах мне думалось в последнюю очередь, в самую последнюю. Они занимали место где-то между конюхом тётушки и щеночками, на которых меня позвала посмотреть наша служанка, но я никогда не любила собак.
— Так-так… Что там она пишет, посмотрим, — и матушка Вадома нацепила на нос старенькое, чуть разбитое, пенсне, — здравствуйте, дорогие родители… вся эта этикетная мишура… Могла бы матери писать и попроще…. Вот! Слушай, дорогой… «Альма — безусловно моя сестра, но я не считаю нужным участвовать в её жизни… Если Вам, маменька, так необходимо, чтобы Вашу дочь вывели в высший свет, то займитесь этим вопросом сами, не затрагивая мои интересы, которые с Вашими никак не соприкасаются…» Что за ерунда?
Матушка с серьёзным лицом дочитала письмо, потом смяла его в руках, затем опять расправила и ещё раз перечитала. Потом она схватилась за сердце и часто-часто задышала.
— Матушка, что с тобой? — закричала я, бросая на пол очередную книгу с легендами и подбегая к ней. — Селена! Кто-нибудь!
Отец тоже уже тут со стаканом воды, вливает дрожащими руками ей в рот, но матушка вдруг делает слабое движение рукой, не давая закрыть ей рот и говорит:
— Это не она, Олдред! Это не она! Она так никогда бы не сказала!
— Вадома, успокойся! Ну и пошла она… хоть она и наша дочь, пускай живёт, как знает!
— Олдред! Ты не… понима…
И матушка упала на пол вместе с креслом, мы с отцом еле успели придержать её голову и плечи. Через час пришёл доктор. Он влил в матушку немного энергии, но предупредил нас с отцом, что она долго не проживёт. Моя жизнь перевернулась именно тогда, в этот день, более ничего так не могло меня раздавить, как раздавила меня смерть Вадомы тер Близе Фразир. Да, мы не были с ней очень близки, но пока она была жива, и я чувствовала себя ребёнком, несмышлёным, глупым, капризным. Но после её смерти мне пришлось повзрослеть и поумнеть, перестать заниматься только собой и взять на себя ответственность за отца, которому после смерти супруги становилось хуже и хуже.
На похоронах присутствовали все близкие родственники нашей семьи, кроме Валери. Эмилия тер Фразир именно после смерти своей дочери сдала и перестала появляться в своей беседке. А уже после смерти бабушки тётушка попросила нас с отцом уехать, что мы благополучно и сделали, продав одно из матушкиных ожерелий и купив маленький коттедж в Милте.
— Значит, знала… Интересно, а как матушка определила это по письму?
— Скорее всего, лже-Валери использовала какую-то фразу или слово, которое никогда бы не использовала наша сестра…
— Да! Бедная Валери! Когда она впускала в себя Тьму, она, скорее всего, и не предполагала, чем это для неё обернётся!
— Валери была слаба духом… Она любила драгоценности, развлечения, плотские утехи… А такие люди подвержены тому, что в них могут проникнуть подселенцы…
— Откуда ты знаешь это, Альма?
— Из сказок и легенд, Поллин, только из них!
Так мы проговорили до рассвета, а затем отправились на кладбище, вынув из седельных сумок несколько живых цветов, чтобы украсить ими могилы матушки и бабушки Эмилии. Могила тётушка тоже стояла одиноко в стороне от других, на ней мы тоже посадили цветок. Видимо, слуги наводили порядок на родовом кладбище, но наследникам некогда было навещать свою мать, лежащую в могиле.
Потом мы оседлали своих лошадей и отправились в таверну, откуда уже наш путь лежал на окраину нашей страны — в княжество Миент.
Через три дня пути мы вышли из пролётки в одном маленьком предгорном поселении и пересели в огромный дилижанс, принявший внутри себя, кроме нас с Поллин, ещё восемь человек, предпочитающих, как и мы, не очень комфортный, но очень дешёвый способ передвижения.
