Книга Ключи к полуночи, страница 16 – Дин Кунц

Джоанна прервала его:

— Повторите имя, которым вы назвали меня?

— Лиза Шелгрин.

— Да. И какое отношение она имеет ко всему этому?

— Она была единственным ребенком Томаса Шелгрина.

Джоанна широко открыла глаза и уставилась на него, будто ожидая, что он рассмеется, но он даже не улыбнулся, и она с чувством неловкости поерзала на сиденье. И снова Алекс не почувствовал лжи в ее ответе. Она была удивлена.

— Вы хотите сказать, что я дочь этого человека?

— Да. По крайней мере, я верю, что девять из десяти это так.

— Невозможно.

— Но откуда вы знаете...

— Я знаю, чья я дочь.

— Или вам кажется, что вы знаете.

— Моими родителями были Роберт и Элизабет Ранд.

— И они умерли в результате несчастного случая возле Брайтона.

— Да. Много лет тому назад.

— И у вас нет живых родственников.

— Вы что думаете, я говорю не правду?

Водитель уловил в ее голосе нотки враждебности. Он бросил на них взгляд в зеркальце заднего обзора, а затем стал смотреть прямо вперед, из вежливости напевая вместе с радио чуть громче, чтобы не подслушать, даже если он и не знал языка.

— Джоанна, вы воспринимаете все в штыки.

— С чего вы взяли?

— У вас нет причины сердиться на меня.

— А я и не сержусь, — резко произнесла Джоанна.

— По вашему тону этого не скажешь.

Она не ответила.

— И вы боитесь того, к чему я все это веду, — добавил Алекс.

— Это смешно. И вы не ответили на мой вопрос: вы думаете, что я говорю не правду?

— Нет, я не могу обвинить вас в этом. Я только...

— Тогда в чем вы обвиняете меня?

— Ни в чем, Джоанна, если вы...

— А я чувствую себя так, как будто вы обвиняете меня.

— Извините, я не хотел произвести на вас такое впечатление. Но вы реагируете так, как будто я сказал, что вы виноваты в каком-либо преступлении. Я совершенно в это не верю. На самом деле, я думаю, что другие люди повинны в преступных действиях по отношению к вам. По-моему, вы — жертва.

— Жертва чего?

— Я не знаю.

— Кого?

— Я не знаю.

— Господи, да что же это! — закричала Джоанна, выйдя из себя, и, кажется, при этом она поняла всю неловкость своего поведения. Через боковое окно автомобиля она стала смотреть на проходящие по улице Шийо машины и мотоциклы, а когда снова повернулась к Алексу, уже держала себя в руках:

— Это невозможно. Но как бы то ни было, вы меня заинтриговали. Я должна знать, как вы пришли к столь странному выводу.

Алекс продолжал как ни в чем не бывало:

— Однажды ночью в июле 1972 года, летом, когда Лиза Шелгрин окончила первый курс Джорджтаунского университета, она исчезла с виллы ее отца на Ямайке, где находилась на каникулах. Кто-то проник в ее спальню через незапертое окно. И хотя повсюду были видны следы борьбы и пятна крови на постельном белье и на подоконнике, никто в доме не слышал ее криков. Стало ясно, что ее похитили, но никакого требования выкупа не было. Полиция считала, что она была похищена и убита. Сексуальный маньяк, решили они. С другой стороны, они не смогли найти ее тело, поэтому и не могли утверждать, что она мертва. По крайней мере, не сразу до того, как они провели тщательнейшее расследование. Имея дело с сенатором США, власти Ямайки делали все возможное, чтобы найти девушку. Через три недели Шелгрин потерял всякое доверие к полиции острова. Будучи сам из окрестностей Чикаго и по рекомендации одного из его друзей, кто пользовался услугами моей компании, Шелгрин попросил меня вылететь на Ямайку на поиски Лизы. Мои люди работали по этому делу в течение десяти месяцев, пока Шелгрин не сдался. Мои самые лучшие восемь или девять человек отдавали все время и силы, как и местные полицейские, чтобы выяснить на месте все, что можно. Для сенатора это было недешево, но он не скупился. В этом ему надо отдать должное. Он очень волновался о своей дочери. Но дело не продвигалось ни на йоту, задействуй мы хоть десять тысяч человек. Я имею в виду, что это дело было из нераскрываемых — идеальное преступление. Это было одно из двух крупных расследований, в которых мы потерпели полный провал, с тех пор как я взял дело в свои руки.

Такси повернуло за угол, "Лунный свет" находился за квартал впереди.

— Но почему вы думаете, что я — Лиза Шелгрин?

— У меня, по крайней мере, две дюжины причин на это. Например, вам столько же лет, что и ей, если бы она все еще была жива. Самое главное, вы — вылитая она, только десять лет спустя.

Насупившись, Джоанна произнесла:

— У вас есть ее фотография?

— Не со мной. Но я скоро получу ее.

Такси остановилось около тротуара перед "Прогулкой в лунном свете". Водитель выключил счетчик, открыл дверь и начал выходить.

— Когда у вас будет фотография, — сказала Джоанна, — мне бы очень хотелось увидеть ее. — Она протянула руку в почти царственном жесте, подразумевая, что Алекс возьмет ее. Когда он коснулся ее руки, Джоанна сказала:

— Благодарю за чудесный обед. Надеюсь, он вам понравился так же, как и мне, и извините за испорченную прогулку по городу.

Алекс понял, что она прощается с ним, и произнес:

— Может быть, выпьем и ...

— Не сейчас, Алекс, — внезапно она отдалилась, как будто хотела и могла дать ему не более, чем маленькую частичку своего внимания. — Я чувствую себя нехорошо.

Водитель открыл ее дверцу, и она начала выбираться из машины.

Алекс держал ее руку в своей до тех пор, пока она, остановившись, не оглянулась на него.

— Джоанна, нам надо много о чем поговорить.

— Нельзя ли сделать это в другой раз?

— А разве вам не интересно?

— Мне не настолько интересно, насколько я больна: подташнивает, голова болит... Должно быть, я что-то съела не то, а может, переволновалась.

— Хотите, пошлю за доктором?

— Нет, нет. Мне надо всего лишь прилечь.

— Когда мы сможем поговорить? — Он почувствовал, что их разделяет целый океан, чего не было всего минуту назад, и с каждой секундой этот океан становился все шире и глубже. — Сегодня? Между вашими выходами?

— Да, — сказала она рассеянно, — тогда и поговорим.

— Обещаете?

— Обещаю, — ответила она. — Ну, правда, Алекс, бедный шофер умрет от воспаления легких, если еще хоть чуть-чуть подержит дверцу. Сейчас, пожалуй, все пятнадцать градусов мороза.