Книга Лето на Парк-авеню, страница 41 – Рене Розен

И, согласно миссис Фридан, сексуальное удовлетворение не решало эту проблему.

– Многие женщины, которых я опрашивала, сообщали, что довольны половой жизнью со своими мужьями. И все же, – она сделала паузу, подчеркивая важность своих слов, – это никак не облегчало кардинальной безысходности их повседневного существования.

В целом, ее лекция побуждала к размышлениям и лишала покоя, поскольку можно было не сомневаться, что любая из нас частично узнавала себя в тех женщинах, о которых шла речь.

Когда мы продвигались в толчее к выходу из зала, кто-то позвал меня по имени. Обернувшись, я увидела Элейн Слоун.

– Я так и думала, что это ты, – сказала она и заключила меня в объятия.

На ней было черное льняное платье с низким вырезом, серебристые волосы были красиво зачесаны назад, макияж – безупречен. Она была до того поджарой, что я различала очертания ребер под загорелой кожей. Возникало впечатление, что она недавно вернулась из отпуска. Элейн выглядела, как картинка из журнала, из рекламы клуба «Волнолом» на пляже Палм-бич.

Я бегло познакомила ее с девушками и отметила, как Бриджет и остальные поглядывают на сумочку от «Луи Виттон» у нее под мышкой, на серебряные браслеты и серьги с бриллиантами. Все в Элейн Слоун говорило: стиль, успех и деньги.

– Слышала, ты сходила на пару фотосъемок с Кристофером, – сказала она.

Я почувствовала на себе взгляд Бриджет.

– Он помогал мне, давал кое-какие подсказки.

– Ты ничего не говорила ни о каких фотосъемках с ним, – сказала Бриджет, словно бы я намеренно утаила это от нее.

– Это Элейн направила его, – сказала я ради спокойствия Бриджет. – Она знает, я интересуюсь фотографией.

– Кстати говоря, – сказала Элейн, – я наконец нашла те фото с твоей мамой, которые хотела показать тебе. Приходи ко мне на ужин завтра вечером.

– Я с радостью.

– Чудесно. Коктейли около шести, ужин ближе к семи. Я в «Дакоте». Просто скажи портье мое имя.

Я поблагодарила ее за приглашение, и она снова обняла меня, поцеловала в щеку и направилась к выходу, а остальные смотрели, как она растворяется в толпе.

– Кто она? – спросила Марго с несколько ошарашенным видом, словно у нее в уме не укладывалось, что девушка из глубинки, вроде меня, может быть знакома с такой женщиной.

– Она редактор у «Бернарда Гайса». Дружила с моей мамой.

Я ожидала дальнейших расспросов, но их не последовало, только Бриджет отвела меня в сторонку и спросила, не могла бы Элейн пристроить ее в издательский бизнес.

Погода была прекрасная, вечер только начался, и мы впятером уселись за столик перед кофейней на перекрестке 96-й и Амстердам-авеню, у станции метро. Сгрудившись за шатким столиком, обхватив чашки с кофе, мы принялись разбирать по косточкам лекцию Бетти Фридан.

– У вас не возникает ощущения, что мы – часть этой проблемы? – спросила Марго.

– Как это мы часть проблемы? – Пенни была озадачена, между бровями у нее залегла складка.

– Ну сами подумайте. Мы работаем в журнале, который скармливает женщинам весь этот идеализм. Каждый месяц они открывают журналы и видят, к какой жизни им стоит стремиться и чем они должны быть счастливы.

– А, – сказала я. – Но как раз направление, которое взяла миссис Браун для «Космо», обещает волнующие перспективы.

– Ой, шутишь что ли? – Марго была настроена скептично, легкий ветер шевелил ее короткие волосы. – Она только усугубляет проблему.

– Именно, – сказала Лесли. – Даже не говоря об этой нелепой записке про грудь, разве ты не видишь разницы между тем, что она проповедует в «Сексе и одинокой девушке» и тем, о чем сегодня говорила Бетти Фридан?

– Конечно, они говорят разные вещи, – сказала я. – Но в целом посыл тот же. Хелен Гёрли Браун всецело за то, чтобы женщина строила карьеру.

– Да, – сказала Лесли, – чтобы стать интересней мужчинам.

– И она считает, что женщина должна быть независимой, – продолжала я. – Она считает, что женщина должна жить самостоятельно, иметь свое жилье.

– Ага, чтобы было, где ублажать мужчин, – сказала Марго. – Разве не видишь? Хелен Гёрли Браун продолжает нам внушать, что мы не можем быть самодостаточны без мужчины. А Бетти Фридан говорит, что в нас самих есть все, что нам нужно.

Я понимала точку зрения Марго, и пусть я не во всем соглашалась с Хелен, она была моей начальницей и одинокой волчицей, а я всегда симпатизировала тем, кто сражается с превосходящими силами. Когда люди нападали на ее идеалы, я непроизвольно становилась на ее сторону.

Марго прервала мои мысли.

– Взять эту женщину – подругу твоей мамы – ты же не скажешь, что она сидит и ждет, пока ее осчастливит муж.

– Она не замужем, – сказала я.

– Не замужем? – Бриджет была в шоке.

– Это только подтверждает мою точку зрения, – сказала Марго.

– Но, – сказала я, – по-моему, Хелен Гёрли Браун и Бетти Фридан, обе призывают нас к тому, чтобы мы жили насыщенной, счастливой, волнующей жизнью – с мужчинами или без. Просто у каждой из них свои методы.

– Я не уверена, о чем вообще мы тут спорим, – сказала Кэрол, новая секретарша из отдела распространения, которую взяли через неделю после меня. – Кто-нибудь из вас может честно сказать, что она не хочет выйти замуж и завести семью?

Повисло молчание. Я смотрела на машины, рывками продвигавшиеся по Амстердам-авеню, и ерзала на стуле, думая о Майкле, единственном мужчине, за которого я думала выйти, которого представляла отцом моих детей.

– Конечно, я хочу мужа и семью, – сказала Пенни наконец. – Но не сейчас. Потом.

– Как и я, – сказала Марго.

– Я тоже, – Лесли кивнула. – Я еще хочу кое-что успеть.

– Например? – спросила Кэрол.

– Я хочу быть писательницей, – сказала Пенни.

– А я – редактором, – сказала Бриджет.

– Я хочу быть фотографом, – сказала я.

– А я стану дизайнером одежды, – сказала Марго.

Мы все смотрели на Кэрол, крепко обхватившую свою чашку кофе.

– Извините, – сказала она смущенно, – но я не такая, как вы. У меня нет этих больших, гламурных целей. Конечно, мне бы хотелось что-то сделать – я бы хотела путешествовать и, может, заняться живописью или лепкой. Я не хочу просто сидеть дома и печь пирожки. Но, по большому счету, я была бы счастлива просто встретить приятного человека, выйти замуж и растить наших детей.

Я ожидала, что остальные набросятся на нее, но, к моему удивлению, никто ничего не сказал. Мы притихли, и звуки города – сирены, крики людей, собачий лай – проступили неожиданно отчетливо, вызывая чувство неловкости. Словно бы Кэрол высказала некую постыдную правду, которую все мы скрывали. Даже я.