Книга Паранойя. Почему он?, страница 49 – Полина Раевская

-Вот если бы ты не раскидывал свои вещи по всему дому, ты бы знал…

-Я и знаю! Это с твоими порядками хер че найдешь. Я ее вчера оставил в спальне на тумбе, сейчас она где?

-Где ей и положено быть – в кабинете.

-На положено, знаешь, что наложено?!

-Ну, у тебя –то, конечно. Ты вообще на всё и на всех клал.

-Ой, не начинай-а, - поморщившись, отмахнулся я и направился в кабинет, Ларка зачем-то пошла следом.

Впрочем, как только мы вошли, причина стала, более, чем очевидна. Остановившись возле камина, она сложила руки на груди и не скрывая злости, процедила:

-Что это?

-«Это» – это что? – обнаружив, наконец, папку, бросил я на автомате, ища нужный документ.

-Вот это убожество, - выплюнула Лара, ткнув в Настькин подарок, висящий над камином. Меня этот высокомерный плевок почему-то царапнул. Отложив документы, перевел холодный взгляд на жену, и добавив в голос, как можно больше яда, издевательски оповестил:

-Твой муж, если ты не заметила.

-Я заметила, - съязвила она. – Более кошмарной попытки впечатлить я еще не видела!

-Ну, ты же под впечатлением, значит, попытка удалась, - насмешливо парировал я, доводя ее до бешенства.

-Думаешь, это смешно?

-Просто не пойму, в чем твоя проблема. Хочешь поспорить об искусстве или что?

- Я хочу, чтобы ты свое бл*дство напоказ не выставлял. По-твоему, я совсем дура что ли?

-По-моему, у тебя паранойя.

-Паранойя?! – вскричала она. – Засосы у тебя на шее – это тоже у меня паранойя?

Черт! А я думал, крем помог, и она не заметила.

-Ну, я же не психиатр, чтобы диагнозы ставить, - развожу руками, не видя смысла оправдываться. Впрочем, я никогда и не оправдываюсь. И Лара это прекрасно знает, поэтому мне совершенно не понятно, чего ради поднимает больной для себя вопрос.

Хочет побыть жертвой? Видимо, так и есть: глаза горят, побледневшие от негодования губы жадно хватают воздух, а пальцы бессильно сжимаются в кулаки.

-Какая же ты… скотина, Долгов! – помедлив, с чувством выплевывает она. – Мерзкая, ублюдочная скотина!

-Напомни мне об этом в следующий раз, когда будешь также, как вчера орать подо мной, – не могу удержаться от сарказма. Ведь Ларка наверняка сразу по приезде заметила и картину, и засосы. Так какого хера только сейчас заверещала? Где вчера была ее гордость?

А я знаю «где», именно в том месте и была, потому что так было удобней: сначала потрахаться, поиграть в воссоединение семьи, а потом только закатить скандал. И я всегда презирал ее за приспособленчество, за эту игру в «любовь долготерпящую и жертвенную».

Ни хрена это никакая не любовь. Удобство, привычка, нежелание менять что-то, но не любовь. Когда что-то чувствуешь, держать это в себе невозможно. Я это знаю, потому что у меня были люди, которых я любил и которые меня предавали. Я мог их понять, мог даже простить, но после находиться рядом и видеть не мог. А вот, когда насрать - тогда и жрать за одним столом, и спать в одной постели за милую душу. Так что пусть оставит свои эти спектакли для других зрителей, я же, как Станиславский – «Не верю!». Слишком жалкое зрелище.

‍‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‍Видимо, поняв это, Ларка тут же переменилась в лице и взяв себя в руки, процедила:

-Убери это уродство!

-Мне нравится.

-А мне нет! Я не собираюсь смотреть на бесталанные потуги твоих бл*дей!

-Не смотри, дверь прямо по курсу! – прорычал я, едва сдерживаясь, чтобы самому не вышвырнуть Ларку. Достало все до невозможности!

К счастью, она больше ничего не стала говорить, поняв, видимо, что бесполезно. Хлестанув взбешенным взглядом, развернулась на каблуках и хлопнув со всей дури дверью, покинула кабинет.

Я же облегченно выдохнул, и откинувшись в кресле, закурил, пытаясь понять, какого вообще хрена со мной творится: на кой сдался этот Настькин подарок – отстаивать его еще с пеной у рта? Что за упрямая, баранья натура? Но разбираться в собственных задвигах не было сил. Выжало до нитки.

Не день, а дурка на выезде. Еще и Можайский этот - сука, исподтишка начал воду мутить. Поэтому необходимо было выкинуть из головы всякий бред и заняться, наконец, работой, что я и сделал, позвонив Зойке, дабы решить ряд вопросов.

За разговором проблемы личной жизни быстро отошли в сторону, и я полностью сконцентрировался на делах. Только, когда мы обсудили все насущные вопросы, я взглянул на свой портрет в лучах рассвета и спокойной глади озера, и вспомнил, что хотел отдать распоряжение, чтобы собрали на Настьку досье. Я, конечно, не сомневался, что проблем с ее стороны не будет, но узнать о ней побольше считал не лишним. В конце концов, она подруга моей дочери, а мне известно только то, что познакомились они в церковном лагере, и что живет она в Москве, все остальное прошло как-то мимо ушей.

-Зой, позвони Мирошниченко, мне надо досье на Вознесенскую Анастасию Андреевну, - попросил я сестру, так как самому звонить начальнику службы безопасности было в лом.

-А ты что, потерял его? – вдруг огорошила она меня.

-В смысле? Ты когда уже успела нарыть?

-Как когда? Сразу. На Можайского собрали абсолютно полное досье чуть ли не до семиюродных братьев. Ты что, не дочитал его до конца?

-Подожди –подожди. А причем здесь опять Можайский? – повысил я голос, еще ничего не понимая, но уже нутром чуя, что сейчас меня шарахнет. И точно. Шарахнуло. Так шарахнуло… Со всей дури.

-Как причем, Сережа?! Это его падчерица! – чуть ли не по слогам отчеканила сестра и тут же с подозрением уточнила. – Стой, а почему ты тогда спросил?

Поскольку я знал, что ей потребуется всего секунда, чтобы сложить дважды два, то сразу перешел к главному вопросу.

-Ей есть восемнадцать?

-Так это твоя художница? - одновременно со мной выдохнула сестра и тут же заорала. – Твою мать, Сережа! Да твою же мать! Как таким дебилом можно до сорока лет дожить?

-Не ори и мать не трогай!

-Не орать? А что мне, бл*дь, делать? Ты вообще понимаешь, во что нас впутал? Ты понимаешь, что сейчас начнется?

-Прекрати истерить! – рявкнул я, хотя у самого адреналин в крови зашкаливал. Пахло жаренным, сильно пахло, и сестра с успехом растравливала это ощущение.