Книга Ложная память, страница 11 – Дин Кунц

Если бы вдруг загорелись все лампы, то, несомненно, можно было бы заметить, что квартира безупречно чиста, может быть, даже чище, чем хирургическая операционная. У Сьюзен Джэггер было много свободного времени, которое нужно было чем-то заполнить.

Судя по сложному букету запахов в гостиной, здесь недавно вымыли ковер, отполировали мебель, подвергли сухой чистке на месте обивку мягкой мебели, а в два небольших алых керамических сосуда, стоявших на столах в противоположных концах комнаты, насыпали свежую ароматическую смесь из цветов цитрусовых.

Большие окна, из которых должен был бы открываться волнующий вид на океан, были задернуты шторами. В их складках прятались густые тени.

Еще четыре месяца назад Сьюзен была способна, по крайней мере, с задумчивой тоской взирать на мир. А ведь она уже в течение шестнадцати месяцев испытывала непреодолимый страх перед похождениями на его просторах и выходила из дому лишь в обществе тех людей, у которых могла наверняка найти эмоциональную поддержку. Ну а теперь даже просто вид обширного открытого места, не защищенного стенами и крышей, мог вызвать у нее фобическую реакцию.

Все лампы сияли, и просторная гостиная была ярко освещена. Тем не менее благодаря затемненным окнам и неестественной тишине атмосфера в ней казалась траурной.

Согнувшись и свесив голову на грудь, Сьюзен ожидала, сидя в кресле. В черной юбке и черном свитере, она выглядела как участница похорон. Судя по ее внешности, книга в мягкой обложке, которую она держала в руках, должна была оказаться Библией, хотя на самом деле это был детективный роман.

— Это сделал дворецкий? — спросила Марти, присев на край дивана.

— Нет. Монахиня, — ответила Сьюзен, не поднимая взгляда.

— Яд?

Все так же не отрывая глаз от книги в мягкой обложке, Сьюзен сообщила:

— Двоих — топором. Одного — молотком. Одного — проволочной удавкой. Одного — ацетиленовой горелкой. И еще двоих — механическим шуруповертом.

— Ничего себе, монахиня — серийный убийца.

— Под этим одеянием можно спрятать много оружия.

— Детективные романы сильно изменились с тех пор, как мы читали их в юности, когда учились в школе.

— Не всегда к лучшему, — откликнулась Сьюзен, закрывая книгу.

Они были лучшими подругами с десяти лет, и за минувшие восемнадцать лет делили друг с дружкой куда больше, чем детективные романы, — надежды, страхи, счастье, горе, смех, слезы, сплетни, энтузиазм юности, с трудом достигнутое понимание. А в течение последних шестнадцати месяцев, начиная с необъяснимо возникшей у Сьюзен агорафобии, они делили не столько радости, сколько боль.

— Мне следовало, конечно, позвонить тебе, — сказала Сьюзен. — Прости меня, но я не смогу сегодня пойти на сеанс.

Это был ритуал, в котором Марти играла свою роль:

— Сьюзен, ну, конечно, ты сможешь. И пойдешь.

Отложив свою книжку, Сьюзен помотала головой.

— Нет, я позвоню доктору Ариману и сообщу ему, что сильно заболела. У меня начинается простуда, а может быть, грипп.

— Не похоже, чтобы у тебя был заложен нос.

Сьюзен скорчила рожу.

— Это, скорее всего, желудочный грипп.

— Где твой термометр? Давай измерим тебе температуру.

— О, Марти, ты только посмотри на меня. Я похожа на черта. Лицо опухло, волосы торчат, как солома. Я не могу выйти на улицу в таком виде.

— Не прикидывайся, Суз. Ты выглядишь ничуть не хуже, чем обычно.

— Я в полном беспорядке.

— Джулия Робертс, Сандра Баллок, Камерон Диас — все они с радостью согласились бы, чтобы им отрубили головы, лишь бы выглядеть так же хорошо, как и ты, даже если ты устанешь, как собака, или же тебя вырвет — а с тобой в этом отношении все в порядке.

— Я наркоманка.

— Ну да, конечно, ты женщина с хоботом. Мы наденем тебе на голову мешок и будем прогонять с дороги маленьких детей.

Если бы красота обладала массой и энергией, то квартира Сьюзен вполне могла бы разлететься на части. Миниатюрная зеленоглазая пепельная блондинка с изящными и четкими, как у классической скульптуры, чертами лица, с кожей, столь же безупречной, как у персика с дерева из Райского сада. Когда она проходила по улицам, все мужчины оборачивались, пренебрегая опасностью свернуть себе шеи.

— На мне лопается эта юбка. Я ужасно растолстела.

— Ты просто натуральный воздушный шар, — язвительно подхватила Марти. — Аэростат. Не женщина, а дирижабль.

Хотя полудобровольное заключение, которому подвергала себя Сьюзен, не оставляло ей возможности ни для каких физических упражнений, кроме уборки и длительных занятий на тренажере в спальне, она оставалась все такой же стройной.

— Я потолстела больше чем на фунт, — настаивала Сьюзен.

— Боже мой, тебе необходима срочная операция по удалению жира! — воскликнула Марти, вскакивая с дивана. — Я возьму твой плащ. Мы позвоним из автомобиля пластическому хирургу и скажем ему, чтобы он захватил с собой самый большой из своих насосов и откачал из тебя все твое сало.

В коротком коридоре, который вел в спальню, находился платяной шкаф, закрытый парой сдвижных зеркальных дверей. Подойдя к ним, Марти почувствовала напряжение и приостановилась, обеспокоенная, не одолеет ли ее вновь тот же самый необъяснимый страх, который она уже испытывала сегодня.

Ей нужно было сохранять контроль над собой. Сьюзен нуждалась в ней. Если она вновь впадет в лунатизм, то ее волнение усилит тревоги Сьюзен, а потом их с подругой страхи, взаимодействуя, могут начать подхлестывать друг друга.

Когда она подошла к зеркалу выше человеческого роста, в нем не оказалось ничего, что могло бы заставить ее сердце тревожно забиться. Она заставила себя улыбнуться, но улыбка получилась деланой. Потом она встретилась глазами со своим отражением и сразу же отвела взгляд в сторону и отодвинула высокую дверь.

Снимая плащ с вешалки, Марти впервые подумала, что ее недавние странные приступы страха могли быть следствием постоянного и длительного общения со Сьюзен в течение прошлого года. Нет ничего невозможного в том, чтобы перенять немного беспричинного беспокойства, когда ты постоянно общаешься с женщиной, страдающей от настоящей психической фобии.

От стыда лицо Марти покрылось легким румянцем. Даже простая мысль о такой возможности казалась жестоким суеверием и была совершенно несправедливой по отношению к бедной Сьюзен. Психические страхи не бывают заразными.

Отвернувшись от дверцы шкафа, а затем повернувшись обратно, чтобы закрыть ее, Марти подумала о том, какой физиологический термин можно было бы использовать для того, чтобы обозначить боязнь собственной тени. Боязнь открытого пространства, одолевавшая Сьюзен, называлась агорафобией. Но тень?… Зеркало?…