Книга Ложная память, страница 131 – Дин Кунц

Ариман провел актера через его личное пусковое хокку.

* * *

Когда Марти закончила завязывать шнурки спортивных туфель Скита, Жасмина Эрнандес сказала:

— Если вы присмотрите за ним, то я принесу бланк формы о передаче вам ответственности за больного, и вы должны будете подписать его.

— Мы завтра же привезем его обратно, — сказала Марти, поднимаясь на ноги и предлагая Скиту последовать ее примеру.

— Да, — подтвердил Дасти, продолжая упихивать одежду в чемодан, — мы хотим лишь привезти его повидать матушку, а потом он возвратится.

— Но все равно вы должны будете подписать бланк, — настаивала медсестра Эрнандес.

— Дасти, — предупредил Скит, — если Клодетта когда-нибудь услышит, что ты называешь ее не Клодетта, а матушка, то она наверняка в кровь исхлещет тебе задницу.

— Он только вчера пытался совершить самоубийство, — напомнила медсестра Эрнандес. — Клиника не может взять на себя никакой ответственности, если он выйдет отсюда в таком состоянии.

— Мы освобождаем клинику от ответственности и берем ее на себя, — заверила Марти.

— Тогда я принесу форменный бланк.

Марти преградила медсестре дорогу, оставив Скита стоять, пошатываясь, на нетвердых ногах.

— Почему бы вам не помочь собрать его? Потом мы все вместе подойдем к сестринскому посту и подпишем бумаги.

— Что здесь все-таки происходит? — спросила Жасмина Эрнандес, прищурив глаза.

— Мы спешим, только и всего.

— Да? Тогда я лучше поскорее принесу бумаги, — ответила медсестра, протискиваясь мимо Марти. В дверях она обернулась и ткнула пальцем в Скита: — Не уходи никуда, пока я не вернусь, стрекотунчик.

— Конечно, конечно, — пообещал Скит. — Но, пожалуйста, поторопитесь. Клодетта действительно больна, и я не хочу ничего пропустить.

* * *

Доктор дал актеру команду встать с головы на ноги и сесть на диван.

Любимец американской публики, бывший когда-то эксгибиционистом, был одет только в черные шорты-бикини. Несмотря на огромный список его самоубийственных привычек, он был худощав при прекрасно оформленной мускулатуре и казался здоровым, как шестнадцатилетний парень.

Актер прошел по комнате с гибким изяществом балетного танцовщика. Действительно, хотя его индивидуальность была сейчас глубоко подавлена, и в этом состоянии он, пожалуй, обладал не большим самосознанием, чем репа, он двигался, словно участвовал в представлении. Очевидно, его убежденность в том, что он всегда находится на глазах обожающих поклонников, возникла не после того, как известность развратила его; эта убежденность скрывалась в его генах.

Пока актер ждал, доктор Ариман снял пиджак и закатал рукава сорочки. Потом посмотрел на себя в зеркале. Великолепный вид. Предплечья мощные, мужественные, волосатые, но ничуть не неандертальские. Когда он в полночь покинет эту комнату и пойдет по коридору к палате Колфилда, то накинет пиджак на плечо и превратится в воплощение усталого, трудолюбивого, высококвалифицированного и сексуально привлекательного медика.

Ариман пододвинул к дивану стул и сел лицом к лицу с актером.

— Спокойно.

— Я спокоен.

Дерг-дерг, голубые глаза, при виде которых у медсестры Гангусс подкашиваются ноги.

Этот принц театральных касс пришел к Ариману-младшему, а не к любому другому врачу, из-за того, что родословная доктора была связана с Голливудом. Ариман-старший, Джош, умер, отравившись пирожными, когда этот парень учил арифметику, историю и какие-то еще предметы в начальной школе, и поэтому они никак не могли работать вместе. Но актер рассуждал, что, если великий режиссер получил двух «Оскаров», то сын великого режиссера должен быть лучшим психиатром в мире.

«Кроме, может быть, Фрейда, — сказал он доктору, — но Фрейд живет где-то там, в Европе, а я не могу по нескольку раз в неделю летать туда и обратно на сеансы».

После того как Роберта Дауни-младшего отправили наконец в тюрьму на длительный срок, этот высокооплачиваемый кусок ухоженного мяса забеспокоился, что тоже может попасться в лапы этих «фашистов из агентства по борьбе с наркотиками». Хотя ему совершенно не хотелось как-то менять свой образ жизни в угоду репрессивным органам, но еще меньше его устраивала перспектива разделить тюремную камеру с маньяком-убийцей, имевшим семнадцатидюймовую шею, но никаких предпочтений по отношению к половой принадлежности жертв.

Хотя Ариман постоянно отказывался от пациентов, имевших серьезные проблемы с наркотиками, с этим он стал работать. Актер вращался в высших кругах общества, где мог причинить редкостный вред, что, конечно, очень развлекло бы доктора. И сейчас он готовил актера к исполнению главной роли в поразительной пьесе, которая должна была повлечь за собой исключительной глубины последствия общенационального и даже всемирного масштаба.

— У меня есть для тебя кое-какие важные указания, — сказал Ариман.

Кто-то нетерпеливо постучал в дверь палаты.

* * *

Марти пыталась надеть на Скита купальный халат, но тот сопротивлялся.

— Дорогой, — уговаривала она, — сейчас ночь и холодно. Тебе нельзя выходить наружу в одной пижаме.

— Этот халат отвратителен, — возразил Скит. — Он не мой, Марти. Его дали мне здесь. Он весь покрыт катышками, к тому же я ненавижу полосатую расцветку.

Раньше, до того как наркотики начали оказывать на него свое губительное влияние, Малыш оказывал на женщин примерно такое же воздействие, как запах сырой говядины — на Валета. Они просто бегали за ним. В те времена он очень хорошо одевался — петух в роскошном оперении. Даже теперь в этой развалине, оставшейся от прежнего Скита, иногда просыпался вкус к хорошей одежде, хотя Марти не могла понять, почему этот вкус должен был проявиться именно сейчас.

— Пойдемте, — сказал Дасти, щелкнув замками чемодана. Лихорадочно пытаясь найти выход из положения, Марти сорвала с кровати Скита одеяло и накинула ему на плечи.

— А как тебе это?

— В стиле американских индейцев, — сказал он, оборачивая одеяло вокруг себя. — Мне это нравится.

Она взяла Скита за руку и подтолкнула к двери, где в ожидании стоял Дасти.

— Подождите! — резко обернувшись, сказал Скит. — Лотерейные билеты.

— Какие билеты?

— В тумбочке, — пояснил Дасти. — Вложены в Библию.

— Мы не можем уехать без них, — настаивал Скит.

* * *

— Я велел не беспокоить меня здесь, — сердито сказал доктор в ответ на стук.

Краткое колебание, затем новый стук.

— Иди в спальню, ложись на кровать и жди меня, — спокойно сказал Ариман актеру.