Онлайн книга «Пленница страсти. Беркут и ласточка»
Так, иной раз прикидывал на досуге. Беркута заводили гордые, самодостаточные женщины. Которые будто альфа-самки никого к себе не подпустят. Тем интересней было кружить вокруг них хищником. Завоевывать, смотреть как ломаются бастионы. И потом уже сама женщина перекидывает через ров недоверия, отстраненности, страха перед слишком близкими отношениями надежный мостик понимания. Ведь именно для этого и нужны все препоны: бастионы самостоятельности, рвы недоступности. Чтобы однажды преодолел их самый достойный. Беркуту нравилось преодолевать. И он даже не думал, что после… Когда уставал от очередной женщины и сам рушил мосты, рубил последние канаты отношений. И уходил. Он всегда уходил молча. Оставлял женщине деньги на счету – несколько сотен тысяч, чаще всего. Порой и миллион. В качестве морального ущерба. И женщины понимали. Спустя какое-то время даже учились общаться с ним без негатива, злости или надрыва. Во всяком случае, внешних. Те женщины, с которыми он сталкивался по работе или в светских кругах. И вот же оказывается какой он домостроевец и вообще психованный неандерталец. Дремучий. Подверженный каким-то совершенно диким инстинктам. Забрать, запереть, оставить себе. Разве мог представить Беркут, что однажды даже в мыслях совместит эти глаголы с женским именем? Машина потерялась из виду, скрывшись за линией горизонта. И Беркут вдруг ощутил, как же ему чего-то не хватает. До саднящей боли меж ребер, до ощущения нехватки воздуха, нехватки пространства. Нехватки всего и сразу. Вдруг очень кстати вспомнился недавний разговор с соседом – Радифом Заглятдиновым. Счастливым семьянином, который в прошлом гусарил почище самого Беркута. «Разве тебя не душит, не лишает воздуха эта ванильная семейная идиллия?» – спросил тогда Беркут у Радифа. Искренне интересовался. Не понимал. Ну совсем не «въезжал» в ситуацию. «Ничего ты еще не понимаешь! Зеленый!» – беззлобно хохотнул Заглятдинов: – «Жена – мой воздух». Все сказал. И больше ничего не прибавил. А Беркуту почему-то впечаталась в мозг эта короткая фраза. И теперь вдруг всплыла в памяти. Стала гораздо более актуальной, чем прежде. Хотя само слово «семья» Беркут еще не применял к ласточке. Но ощущение «она уезжает» было именно сродни лишению кислорода. Аля стала воздухом Беркута. И поэтому она была так нужна… Она стала его дыханием… Независимая и самодостаточная, недоверчивая и чужая. И при этом его собственная. До странной, ноющей боли в груди и спертого дыхания, когда приходилось глотать воздух мелкими порциями. Так теплой водой смачивают саднящее ангиной горло. Беркут смотрел на то место, где пропала его машина с Алей и не мог отойти от окна. Прислонился лбом к прохладному стеклу и дышал. Дышал. Дышал. Но побороть ощущение не выходило. До этой минуты Беркут считал, что плохо ему было, когда ласточка возмущалась, обвиняла. Намекала, что он извращенец, насильник и еще бог знает кто. Но нет! Тогда ему было хорошо. А плохо стало теперь… Вот теперь он понял – что значит «плохо»… Поэтому Беркут спустился вниз и стремительно вышел из дома. Раннее утро пахло росой. Где-то вдалеке небо выплакалось дождем и слабый ветерок приносил влажную свежесть. Солнце и нагнетающийся в воздухе жар обещали погожий летний день. В воздухе пахло прогретой хвоей, липовым цветом и медовым нектаром цветов. С небольшого искусственного водоема, который Беркут соорудил в лесу, тянуло камышами и кувшинками. Тепло, светло и мухи не кусают. Почему же у Беркута так муторно на душе? Аж хочется зарычать, вырубить лес или что-то разбить. А потом, всю ночь выть на Луну… * * * Аля Наверное, после всего случившегося, меня уже ничего не удивляло. «Удивлялка» перегрелась и отключилась на время. Поэтому даже Ирина, которая после вчерашнего «улетного вечера» дежурила возле моего забора, с двумя банками соленых огурцов, уже не вызвала особых эмоций. Как ни странно, в доме Беркута я прекрасно выспалась. Хотя и проснулась чуть свет. На часах машины, которая доставила меня точно к моему забору, значилось 7:12 по Москве. Ирина переминалась с ноги на ногу, стучалась в калитку и оглядывалась. Словно считала, что я пошла прогуляться в такой час. Да еще и после ночных приключений. Ну да. Чего только не померещится с похмелья-то. Другая вообще сейчас лежала бы пластом и по-пластунски ползала за рассолом на кухню. Но это было совсем не про Ирину. Кроссовер Беркута подруга восприняла примерно также, как крокодила, который подошел и попросил закурить, при этом изящно поправляя воротник смокинга с бабочкой. Уставилась, не моргая, застыла соляным столбом, обнаружив меня рядом с водителем черной громадины. Когда я вылезла из внедорожника, Ирина присвистнула, беззастенчиво оглядев машину и оценив ее наметанным взглядом. Подруга работала главным бухгалтером в одном крупном фирменном автосервисе. Так что стоимость подобной иномарки представляла значительно лучше меня. Мне стало неловко, что Ирина так откровенно реагирует на кроссовер Беркута. Я покосилась на водителя. Но тот выглядел так, словно ему глубоко фиолетово. Поэтому я быстро бросила: – Спасибо. И торопливо закрыла дверцу машины. Пусть что хочет то и думает. В конце концов, я его больше не увижу. Кажется, в последнее время это стало моей мантрой для общения со всеми, кто связан с Беркутом. И, как и предыдущие мантры, эта оказалась бессмысленной. Следующий свист Ирины относился к моему новому прикиду. Вместо объяснений я открыла калитку и жестом пригласила подругу внутрь… …– Я больше никогда не буду пить! – громко заявила Ирина, со звоном ставя банки с огурцами на мой кухонный стол. Я кивнула. Свежо предание, но верится с трудом. Я эту клятву уже наизусть выучила. Как и сопровождающий ее аккомпанемент. Шумную встречу банок с соленостями и моего стола. Плавали, знаем. – Чайник поставь, – то ли попросила, то ли скомандовала – сама не поняла. Однако подруга резво взялась за дело, как будто еще вчера не лежала бревном. А я поднялась на второй этаж дома. Сняла брендовые вещи, переоделась в домашние лосины с футболкой и спустилась вниз, размышляя – как вернуть Беркуту новую одежду. Ну ладно, белье уже никуда не пристроишь. В магазинах всегда пишут «белье возврату и обмену не подлежит». А вот блузку и лосины вполне можно вернуть в бутики. Под предлогом, что не подошли. Я даже бирки не срезала. Да и нечем было. В комнате, где я проснулась после удачной поездки с Беркутом, было все, кроме ножниц. Видимо, мужик опасался, что я, на радостях, могу что-нибудь ему отчекрыжить. |