Книга Тьма, страница 32 – Эмма Хоутон

– Чувствуешь себя лучше? – спрашивает он, вытягивая ноги вперед, до тех пор, пока они почти не касаются ножек кровати.

Я киваю. Наконец-то я перестала дрожать, и тепло теперь растекается по моим конечностям.

– Кстати, ты видел Алекса?

– Весь вечер ни намека на его присутствие, – качает головой Арне.

Я допиваю остатки напитка и возвращаю кружку на тумбочку.

– Можно кое-что спросить?

– Выкладывай.

– Ты видел, чтобы Алекс вообще курил? Я имею в виду, марихуану.

Арне одаривает меня оценивающим взглядом, явно взвешивая ответ.

– Не видел. Почему ты спрашиваешь?

– Это бы объяснило пару вещей. – Несмотря на то что Алекс и Каро отрицали, что он курит, это было логично. – Я думала, это может оправдать его поведение, убеждение, что кто-то испортил снаряжение Жан-Люка. – Это объяснило бы, что он мог что-то проглядеть, но я не говорю об этом Арне.

– Может быть, – соглашается он. – Ты с ним разговаривала об этом?

Я морщусь, вспоминая злость Алекса, когда я подняла эту тему шесть недель назад. Я несколько раз пыталась поговорить с ним после этого, но он мгновенно пресекал. Похоже, нет смысла продолжать.

– В любом случае, где они берут траву? – спрашиваю я, уклоняясь от его вопроса.

– Скорее всего, Люк привез с собой или кто-то прислал ему, – пожимает плечами Арне. – Ходят слухи, что ее растят где-то на станции, используя гидропонику, но это лишь очередная антарктическая легенда. Похожие истории есть на каждой базе.

Я думаю о Дрю и его системе гидропоники для салата. О соседях по улице, которых арестовали за выращивание травы на крыше.

– На самом деле, это вполне возможно, – замечаю я.

– Ты не можешь здесь ничего долго прятать. Сандрин закрывает глаза на тех, кто курит, но она бы не стерпела, если бы они выращивали собственный запас.

Я обдумываю это. Вероятно, он прав.

– Значит, ты не против? – спрашивает он, внимательно разглядывая меня. – Что народ здесь курит?

– Это, наверное, лучше, чем напиваться, – пожимаю плечами я.

– Жан-Люк это ненавидел, – замечает Арне. – Говорил, это портит его эксперименты и это слишком рискованно. Некоторые очень плохо реагируют на более сложные условия, особенно под марихуаной.

Мой предшественник был прав. Я видела достаточно случаев психоза за время работы в неотложке, и некоторые из них были спровоцированы суперсильным каннабисом, который продают на улицах.

– Как бы там ни было, я с тобой согласен, – продолжает он. – Но Жан-Люк считал, что Люка и остальных, кого уличат в употреблении наркотиков нужно выгонять со станции.

– Поэтому ты с ним не ладил? – спрашиваю я. – Люк намекал, что у вас были разногласия.

Арне испускает долгий выдох, превращающийся во вздох. Выпрямляется, потирает щеку, словно проверяет, нужно ли ему побриться.

– Он мог быть очень… как это слово. Дог…

– Догматичным?

– Да. Непреклонным.

Мы с минуту сидим в тишине, оба погруженные в свои мысли. Я хватаюсь за возможность продолжить разговор, обнаруживая, что очень не хочу, чтобы он уходил.

– У тебя есть догадки, почему Алекс тогда столько наговорил в прачечной? Насчет того, что Жан-Люка убили.

Арне добавляет еще бурбона к остаткам своего горячего шоколада и делает глоток.

– Они были очень близки. Жан-Люк будто заменил ему отца. Его смерть тяжело ударила по Алексу.

– Да, похоже, она выбила его на шестерку.

– На шестерку? – хмурится Арне.

– Извини, это разговорное выражение, из крикета. Это означает, что ты выбыл из игры, полностью сокрушен.

– Понимаю. Да, выбила его на шестерку…

– Можешь представить себе причину, по которой кто-то желал бы смерти Жан-Люку?

– Нет, не могу, – уголки его губ опускаются. Он снова вздыхает, затем фиксирует взгляд на мне. У меня возникает ощущение, будто он принимает какое-то решение. – Алекс упоминал о вещах Жан-Люка? О его дневнике?

– Нет.

– Когда они вернулись, у них ушло несколько дней на возвращение от расщелины. Алекс заявил, что кто-то украл компьютер и дневник Жан-Люка из его комнаты.

– Наверняка никто бы не стал воровать вещи погибшего? – я ошеломленно вскидываю брови. – В любом случае, как Алекс узнал, что они пропали?

– Я предполагаю, он проверил комнату Жан-Люка, прежде чем они опустошили ее. Возможно, кто-то решил, раз он умер, они могут поживиться.

Я еще сильнее хмурюсь. Ноутбук понятно, но дневник доктора? Зачем он кому-то?

– В общем, Алекс был очень этим расстроен. Настаивал, чтобы Сандрин провела расследование.

– Она это сделала?

– Да, но не особенно старательно. У нее было других достаточно задач – она пыталась найти доктора на замену и справлялась с последствиями несчастного случая. Из того, что я слышал, она пришла к выводу, что их забрал кто-то из летней команды.

Может, и нет, думаю я, гадая, стоит ли упоминать кражу из моей комнаты. Но это невозможно. Я не смогу рассказать Арне, не признаваясь, что было украдено.

– Алекса это не устроило, – продолжает Арне. – Он потребовал от нее сообщить об этом в АСН, но она отказалась.

Я вспоминаю резкую манеру Сандрин. Ее холодность. За этим кроется усталость и, подозреваю, едва сдерживаемая тревога. Все-таки она ответственна за эту станцию и безопасность всех на ней – нелегкое бремя, даже в лучшие времена.

– Что случилось с остальными вещами Жан-Люка? – спрашиваю я. – Их отправили назад самолетом?

– Они закрыты в шкафу в «Бета». Я полагаю, отправят весной.

– Как так? – хмурюсь я. – Разве семья не хочет получить его вещи раньше?

– Не знаю. Об этом тебе нужно спросить Сандрин – это было ее решение. – Но потому, как он избегает встречаться со мной взглядом, я понимаю, что он недоговаривает. Он что-то недоговаривает, чувствую я, но решаю дальше не давить.

– Каким был Алекс, – спрашиваю я, меняя тему, – до того, как все это произошло?

Он покусывает губу, раздумывая над этим.

– В этом и дело, он был очень расслабленным, спокойным парнем. Счастливым. Совсем не таким, как сейчас.

Я вспоминаю Алекса на том фото, где он стоял рядом с Жан-Люком, обняв его за плечи. Я могу себе это представить.

– Почему он не уехал домой после этого? Если ему так тяжело оставаться здесь.

– Мне кажется, он считал… считает… что люди увидят в этом признание его вины. Он думал, что ему нужно остаться… он… – Арне останавливается, словно передумал продолжать.