Книга Северный сфинкс, страница 43 – Александр Харников

– Василий Васильевич, да что вы такое говорите? – Павел возмущенно замахал руками. – Разве можно отправляться вас в такое опасное путешествие? Ведь что будет, если кто-нибудь узнает, кто вы и откуда? Ну, вы и сами должны понимать, что вам нельзя подвергать себя такой опасности…

– А разве здесь я не подвергаю себя опасности? – спросил я у императора. – Поверьте мне, ваше величество, если меня захотят похитить или убить, то это можно сделать и здесь, в Петербурге.

– Все равно, – Павел не сдавался, – вам нельзя ехать в Париж. Вы ведь и по-французски не умеете говорить.

«Гм… – подумал я, – а вот тут мне возразить нечего. Ну не учил я французский. У нас все больше на английский нажимали».

– Ну вот видите, Василий Васильевич, – улыбнулся Павел. – Я оказался прав. Французы сразу же насторожатся, если увидят, что вы не понимаете их язык. Так уж повелось у нас еще со времен моей матушки, что все более-менее образованные люди дворянского звания знают французский язык. И что подумают эти самые французы, когда поймут, что вы человек нездешний? Они сразу догадаются, что вы из «тех», о которых уже по всей Европе рассказывают разные удивительные истории.

– Ваше величество, а что, если пригласить в Петербург доверенное лицо Первого консула? Такой человек есть…

– И кто он? – поинтересовался Павел.

– Вы что-нибудь слышали об адъютанте Наполеона Дюроке?

– Я слышал об этом человеке, – император задумчиво потер лоб. – Расскажите о нем все, что вы знаете.

– Хорошо, – я напряг память, вспоминая то, что мне было известно о человеке, смерть которого в сражении при Бауцене так потрясла Наполеона, что он рыдал над его трупом словно ребенок.

– Итак, Жеро Кристоф Мишель Дюрок. Сейчас ему двадцать восемь лет. Он молод, но отважен и умен. Родился в дворянской семье, но карьеру сделал, как и большинство генералов Бонапарта, во время революционных войн. С Наполеоном он познакомился под Тулоном, когда тот впервые добился крупной победы над роялистами и британским флотом. Оба были артиллеристами и скоро стали хорошими приятелями, найдя друг в друге родственные души.

Наполеон сделал Дюрока своим адъютантом. Но молодой человек не отсиживался в тылу, а принимал участие во многих сражениях, был несколько раз ранен. Он рядом с Наполеоном воевал в Египте, сражался при Маренго с австрийцами. Ранее, в составе дипломатической миссии, Дюрок посетил Берлин и Дюссельдорф. Позднее, в нашей истории, он еще не раз выполнял самые деликатные дипломатические поручения Наполеона. А когда Первый консул провозгласил себя императором Франции, то Дюрок получил должность обер-гофмейстера императорского двора и коменданта Тюильри. Вам, наверное, понятно, насколько доверял Бонапарт Дюроку, если назначил его на столь высокие должности.

Внимательно слушавший меня Павел кивнул.

– Значит, вы полагаете, что этого человека Наполеон может послать в качестве своего личного представителя?

– Думаю, что да, – ответил я.

Мне не хотелось говорить императору про то, что в нашем временем именно Дюрок приехал в Петербург сразу после мартовского цареубийства, чтобы встретиться с новым русским царем Александром I.

– Хорошо, – принял решение Павел. – Я подготовлю ответ Первому консулу. В нем я напишу, чтобы он прислал для переговоров со мной свое доверенное лицо. И вот тогда-то вам, Василий Васильевич, вместе с графом Ростопчиным придется как следует потрудиться, чтобы Дюрок вернулся к Бонапарту не с пустыми руками…

24 апреля (6 мая) 1801 года.

Эстляндская губерния. Ревель.

Подполковник ФСБ

Баринов Николай Михайлович.

РССН УФСБ по Санкт-Петербургу

и Ленинградской области «Град»

Нет, все-таки здорово, что мы как следует всыпали этим британским наглецам. Напряжение, мучившее меня все это время, наконец, спало, а настроение, наоборот, взлетело к небесам. Сам того не замечая, я стал читать вслух отрывок из стихотворения поэта и георгиевского кавалера Николая Гумилева:

– Так вы, Николай Михайлович, еще и стихи сочиняете? – неожиданно услышал я за спиной голос Кутузова. Михаил Илларионович незаметно подошел ко мне, когда я, как пацан после поцелуя предмета своего воздыхания, от полного восторга на время потерял бдительность. Это для меня непростительно.

– Нет, – ответил я, – это не мои стихи, хотя пиита, их написавшего, тоже звали Николаем, и он тоже хлебнул военного лиха.

– Гм, они весьма недурны. – Кутузов улыбнулся, но его неповрежденный глаз смотрел на меня внимательно и серьезно. – Только нам с вами не стоит почивать на лаврах, а стоит подумать о том, что делать дальше.

– Ну, тут все вроде бы ясно, Михаил Илларионович. Мертвых предать земле, раненых вылечить. Пленных мы отконвоируем в столицу. Государь наверняка решит провести торжественную встречу победителей, с дефиле пленных англичан и проносом трофейных знамен. Правда, корабельные для этого не годятся – уж очень они большие.

– Да я не о том, Николай Михайлович, – Кутузов досадливо махнул рукой. – Как нам дальше быть с Англией? Между прочим, мы ей до сих пор не объявили войну. Теперь же, после ревельской виктории, нам наверняка придется это сделать.

– Придется. Впрочем, вопросы войны и мира решаем не мы, а государь. Так что пусть каждый занимается своим делом.

– Согласен с вами. Только ведь нам никто не запрещает думать. – Кутузов хитро посмотрел на меня. – Я полагаю, что вы с государем об этом уже размышляли.

– Эх, Михаил Илларионович, – вздохнул я. – давайте закончим одно дело, а потом станем ждать другой приказ. Ведь мы же с вами люди военные.

Кутузов вежливо раскланялся со мной и отправился в штаб. Я же побрел в гавань, где наши матросы по-хозяйски обживали захваченные у британцев корабли. Адмирал Ушаков ломал голову, что ему делать с гробом Нельсона, который достался нам в качестве нагрузки к трофейному «Элефанту».

Федор Федорович недолюбливал покойного как человека, но уважал его как талантливого флотоводца. Потому он, в конце концов, решил перегрузить гроб с адмиралом на один из захваченных английских транспортов, и вместе с полусотней раненых, которые могли по медицинским показаниям благополучно перенести морское путешествие, отправить в один из британских портов.

А прочие же пленные под конвоем казаков побредут в Петербург. Пусть там император самолично решит их судьбу.

На том месте, где затонул 74-пушечный «Руссель», болталась на волнах надувная резиновая лодка. В ней сидел наш коммерсант Алексей Иванов, страхуя двух водолазов – свою дочь Дарью и лейтенанта Сапожникова. Они обследовали корпус британского «утопленника» на предмет решения – стоит ли его поднимать, или надо просто разобрать корабль на запчасти, чтобы он не захламлял гавань Ревеля. Ну и забирали разные полезные вещи, оставшиеся на «Русселе», и которые наши моряки считали вполне законной добычей.