Книга Зверь внутри, страница 41 – Стелла Айс

Трескотня моей сестрёнки не надоела только Аглаю, которому голос девочки, как мёд. Он расслабился, слушал и наслаждался, а у меня дымились мозги. Я хотела подумать, как вырулить ситуацию, пока Уар здесь к чёртовой матери всё не снёс, а этот пищащий голосок не давал сосредоточиться.

Как только Полина замолкала, Листопляс задавал очередной вопрос, и радостная девочка начинала по новой трещать.

Я бы попросила её замолчать, но с моими птичьими правами, лучше не вякать.

Сидели мы на светлой кухне в деревенском стиле. Имелась русская печь с изразцами, не по правилам, стояла в углу. Не топилась. Готовилась еда в современных условиях на электрической плите в кухонном уголке, где гарнитур из молочного дерева.

Посуда очень весёленькая с орнаментами. Красная, синяя и жёлтая.  Самовар начищенный пыхтел у печи, и тянуло от него сосновыми шишками и дымком.

Пахло вкусно, но аппетита не было.

Обслуживала нас Цветана. Я так поняла, не имела права вякнуть или лицом показать, что недовольна. Расставила тарелки. Хлеб мягкий нарезала. В большой супнице подала жаркое с грибами. Чувствовалось, что много специй. Поэтому для Полины отдельно было сварено пюре с котлеткой.

Цветана была невероятно бледна. Лицо немного исказилось, как при сильной боли.

Ей уже объяснили, кто мы такие, и кто она такая. Я следила за ней, всего лишь раз она посмотрела на Аглая.

Любила его. И видимо очень сильно. То, что ребёнок истинная пара для этого негодяя, сразило старую знакомую, она уже не Цветана, а «Увядана».

Мне очень не понравилась смертельная тоска в её глазах. Словно её довели до отчаяния.

Бывают такие девушки, которые знают, что подстилки, что их используют, но всячески от этого укрываются и не желают верить.

Таким очень больно потом признавать реальность.

Ради чего?

Думаю, любовь её болезненная и ненормальная.

Полечка в очередной раз замолчала.

Она сидела на стуле, на который положили подушку. Но всё равно на стол локти положить не могла, и до хлеба не дотянулась. Аглай подал ей ближе тарелку, девочка взяла себе кусок. И тарелка находилась под подбородком. Полина потянулась к вилке и хотела уже поесть, как наглый Аглай, который трапезничать не начал, спросил:

— А у единорогов есть крылья?

Заметила, как мой бывший начальник, Костров закатил глаза. Волки без своего альфы не ели. Терпеливо ждали, когда Листопляс разрешит.

Ничего так, дисциплинка. Иерархия вещь – серьёзная.

— Да, дай ты ребёнку поесть, — возмутилась я и услышала, как мужчины вздохнули облегчённо.

— Только не это, — Аглай вальяжно выхватил тарелку из-под носа моей сестры и швырнул на край стола. — Вначале Цветана попробует, что наготовила.

Воцарилась гробовая тишина.

Волки исподлобья уставились на девушку. У меня холодок по позвоночнику пробежал.

Не может быть!

Цветана…

Ты же человек в конце концов.

Я с трудом себя  заставила поднять на неё глаза.

Она плакала. Лицо исказилось в злой усмешке.

— Ешь, а то запихаю, — Аглай даже не посмотрел на неё.

Она нервно сняла фартук, швырнула его на разделочный стол и подошла к нему.

— Я влюбилась в тебя, как только увидела.

— Ешь, — равнодушно повторил Аглай.

Цветана ядовито уставилась на Полю. Такой адский взгляд, что я насторожилась, почувствовала, как волосы на макушке приподнялись, и довольные волки стали уже смотреть на меня.

Выросли когти, во рту появились клыки. Это всё, на что я пока была способна, но если их Сука тронет девочку, то я за себя не отвечала.

Цветана фыркнула уголком губ и вырвала ложку из пальцев Аглая. Начала быстро есть именно котлету.

Тарелку пюре кинула на стол и сделала шаг назад.

Ухватилась за шею, глаза закатила.

Я быстро привлекла к себе Полю и спрятала в своих объятиях, чтобы ничего не видела.

Цветана упала на пол и стала дёргаться в предсмертных судорогах.

— Макс, унеси, — устало произнёс Аглай.

Один момент, когда они все смотрели в другую сторону. Я своровала со стола кухонный нож, что лежал рядом с  хлебом, и засунула в рукав кофты.

— Ладушка, а что случилось? Тётя заболела? — Полина пыталась посмотреть, что происходит, но я не давала.

— Может бутерброды? Или картошку будете? — словно ничего не произошло, спросил Аглай.

— Картошку, но постарайся без подливы, там специи, — тихо сказала я, пытаясь, выровнять дыхание и угомонить взбесившееся в груди сердце.

Максим вынес мёртвую Цветану с кухни.

— Наконец-то поедим, — выдохнул Костров, начал разливать похлёбку.

Аглай смотрел куда-то в бок, не двигался.

У него выросли уши, вытянулись став заострёнными, покрылись мехом и забавно стали торчать в волосах, как игрушечные, прилепленные для праздника или вечеринки.

Он сделал глубокий вдох и на выдохе прошипел:

— Кирилл, девочек в комнату, немедленно.

Кирюха моментально вскочила на ноги, и, пока я ртом хлопала, схватил за локоть.

Продолжая прижимать к себе Полину, я семенила за парнем.

Мы прошли всю кухню, вышли в открытую дверь. По тёмному коридорчику приближались к гостиной. Стояла перегородка из-за которой, неожиданно в одну секунду появился Уар.

В чёрной рубахе и чёрных джинсах. Щетина на лице, волосы от злобы дыбом стоят, глаза из-под широких бровей сияли зеленоватым светом.

Кирилл просто нарвался на него и моментально замер.

Уар бесшумно рыкнул, исказилось лицо в лютости.

Мой волк вытащил из тела парня четыре острых когтя. С них на пол стекала кровь. Он придержал умирающего Кирилла, и бесшумно уложил его у своих ног.

Это случилось за мгновения!

Я открыла рот, напряглась всем телом, потеряв дар речи и ход мыслей.

Уар окровавленной рукой резко дёрнул меня к себе. Укрыл, вытолкнув в гостиную, встал полубоком. На вытянутой руке направил пистолет в сторону кухни и выстрелил тут же, я даже не успела уши закрыть.

****

Глава жестокая, рассчитывайте своё эмоциональное состояние.

  Прикрывая голову, ползти очень тяжело. Но нам с Полиной на волчьих разборках делать было нечего. Диван не самое надёжное укрытие, но хоть что-то, потому что началась перестрелка.

Дверь входная открылась, и холод забирался в дом вместе с запахом крови и волчьих шкур.

От каждого хлопка я вздрагивала. От рычащих зверей, что ломали мебель и перила на лестнице, дрожала всем телом. Сама собой, я уже ничего поделать не могла.