Онлайн книга «Особое выражение лица»
|
– А без него меня не отправят? – Нет. Не отправят. Он встал из-за стола, открыл дверь, прокричал в глубину коридора: – Василюк! Зайди! Через минуту чернявый плотный полицейский Василюк, дожевывая что-то на ходу, вел ее по длинному коридору, гремя связкой ключей на спущенном с выпуклого пуза поясе. Открывая железную дверь с окошком, скользнул по ее лицу взглядом и отвернулся равнодушно, будто ее заплаканным лицом сильно разочаровавшись. Диля ступила за порог, огляделась. Дверь лязгнула у нее за спиной, закрываясь, и противный тошнотворный холодок, едва задержавшись внизу живота, начал подниматься кверху, парализуя остатки воли. Она стояла, не трогаясь с места, разглядывала почти равнодушно серое жалкое пространство, сплошь состоящее из двухъярусных железных кроватей, насыщенное запахами еды, немытого тела, тоски и тревожного ожидания. – Чего стоишь? Думаешь, под твою задницу лежанка сама подъедет? – подняла голову с плоской подушки одна из женщин. – Вон койка свободная, наверху… Белье, наверное, только утром принесут. Взобравшись на твердую лежанку, Диля подтянула коленки к подбородку, ткнулась лицом в серую подушку без наволочки. От подушки пахло хозяйственным мылом и хлоркой, и этот медицинский запах вдруг напомнил ей о недавнем совсем прошлом, о папиной больнице, о девочках из регистратуры, о маме, которая ждала с ужином дома, о персиковом дереве во дворе, неизменно дарящем розовое весеннее цветение и летние оранжевые, как маленькие солнца, наполненные соком плоды. Как же хорошо жила она там, в Душанбе… Как жаль, что ничего этого больше нет. И ехать, то есть, говоря местным полицейским языком, депортироваться и административно выдворяться, ей больше некуда. И жить тоже некуда. А жить – надо. Там, у Илхома, Алишер ее ждет… – Эй… Ты плачешь, то ли? – почувствовала она на плече прикосновение чьих-то пальцев. Диля тронула себя за лицо – правда, мокрое. Наверное, она забылась и заснула, и заплакала во сне нечаянно. – Хочешь чаю? – снова пошелестел снизу женский голос. Подняв от подушки голову, она увидела перед собой лицо нестарой еще таджички. Коричневая, будто слегка дубленая кожа, сросшиеся черные брови, два металлических зуба блеснули в улыбке, цветастый шелковый платок на голове узелками назад. – Спускайся давай, чаю попьем… У меня хороший, зеленый. А кипяток здесь всегда есть. Чаю, несмотря ни на что, и правда хотелось. Горло, казалось, совсем пересохло от слез, требовало спасительной горячей влаги. – Садись на мою койку, она как раз под твоей. Держи кружку, – тихо прошептала женщина. – Ты ведь тоже таджичка, да? – спросила она уже по-таджикски, осторожной кошкой садясь рядом. – Нет. Я только по паспорту таджичка. А впрочем… – на секунду задумалась она, нахмурившись, – Да, я таджичка! Конечно же, таджичка. И по паспорту, и вообще. Хотела быть русской, но не получилось… – Ты красивая, точик! – снова тронула ее за плечо женщина сложенными в щепоть пальцами. – Как тебя зовут? – Диля. Дилфуза. А вас как? – А меня – Назира. А ты здесь как оказалась, Дилфуза? Диля жадно сделала большой глоток чаю, оторвалась от кружки, задумчиво пожала плечами. Не хотелось ей про себя ничего рассказывать. Не хотелось, и все. Потому недипломатично ответила вопросом на вопрос: – А вы как? – Да что я… Со мной все ясно. Я перевозчица, таскаю туда-сюда травку. А иногда и что позлее. – Героин? – Т-ш-ш… Тихо ты. Не говори так громко. Просьба прозвучала уж слишком заговорщицки, задушевно почти, и Диля инстинктивно отодвинулась от собеседницы в сторону, чуть не расплескав на себя чай. – Ты не бойся меня, чего ты… – повернула к ней голову Назира, обиженно округляя глаза. – А я и не боюсь. Просто… Не понимаю я этого. Не понимаю и не принимаю. Не хорошо это. – Да уж конечно, чего тут хорошего! – тяжело вздохнула женщина, покачав головой. – Сама знаю, что ничего хорошего тут нет, подлая эта работа… А только и выхода у меня другого тоже нет. Жить надо, детей растить надо. Да и не по своей я воле в этой работе оказалась. Заставили. – И все равно, я бы никогда… – гневно прошептала Диля, но собеседница ее перебила: – А ты не бросай зря такие хорошие слова, точик! Оставь на потом, пригодятся! Если б тебя твоим ребенком пугали, поехала бы, никуда б не делась. У тебя ребенок есть? – Есть. Но все равно… – Погоди. Говорю же – не бросайся словами. Послушай лучше меня. Она вздохнула, горестно уставилась в свою кружку, потом отпила медленно, дернув кадыком на худой коричневой шее, заговорила тихо: – Меня очень рано замуж отдали, и пятнадцати лет еще не было. Семья наша бедная была, а за меня хороший калым взяли. Муж меня на двадцать лет старше был. Плетками бил, когда вздумается. Я ему детей рожала, а он меня бил. А потом он умер, и еще хуже стало. У нас ведь как? Таджичка при муже – не человек, а без мужа – и вовсе не человек. Оступился мой старший сын, и меня к этому делу привязали, как курдюк с вином к ослу. И ничего не сделаешь – поехала. Первый раз, потом второй… А если бы не поехала, сына бы погубили. Я знаю. – Но ведь вы же другим матерям горе возите! Своего сына спасаете, а других… Поэтому к нам так и относятся, что с этим делом всех подряд связывают! – Эх, точик, глупая ты еще… Виноватого в своих бедах всегда проще найти, чем на себя пальцем показать. Когда другой виноват, свои огрехи не видятся. Ну вот скажи – мы ж им водку не возим, а они ее все равно пьют! – Так то водка… – А какая разница, скажи? Кому не надо, тот за водкой в магазин пойдет. Как и за травкой – к продавцам. Если б не покупали, мы и не возили бы… Хотя ты, если уж честно, права. Права, конечно. Горе это. И для меня – горе. Но что делать – заставили… Плохой это разговор, точик! Давай лучше о чем-нибудь другом поговорим! – Тогда объясните мне, пожалуйста… Мне сейчас сказали, что будут документы готовить на депортацию либо на административное выдворение. А какая тут разница, я не понимаю? – Ой, что ты! Очень большая разница! Если депортируют – это очень даже хорошо! Немного времени отсидишься, и можно обратно сюда ехать. А выдворение – это через суд, это уже на пять лет без права въезда. Но вообще-то они редко кого выдворяют, там возни с бумагами больше. Или депортируют, или уголовное дело заводят и на зону отправляют. – А выпустить до депортации могут? – Могут, под подписку. – А… как сделать, чтоб выпустили? – Так это уж следователь будет решать. – Да. Сказали, что завтра мои документы следователю передадут. – Ну, на завтра ты не сильно надейся. Завтра суббота. Теперь уж только в понедельник. |