Книга Тринадцатый подвиг Геракла. Рассказы о Чике (сборник), страница 35 – Фазиль Искандер

– Чик, не бойся, мы здесь! – вдруг пронзительно крикнула Сонька, и голос ее обдал Чика какой-то великолепной волной бодрости, хотя он и понимал, что помощи от своей компании ждать бессмысленно.

Услышав Сонькин крик, ребята с улицы Бочо захохотали, до того им это показалось смешным.

– Лёсик, а-а-сто-рожна, у-па-дешь! – гадливым голосом пропел Шурик и фальшиво захохотал, показывая хохотом, чего стоит Чик и вся его команда.

Чик и Бочо стояли в двух шагах друг от друга. Они еще как-то недостаточно подогрелись для драки. Бочо угрюмо, исподлобья глядел на Чика, стараясь припомнить какую-нибудь старую обиду. Но, видно, обида не припоминалась, и Бочо начинал злиться на Чика за то, что он никак не может припомнить какую-нибудь стоящую обиду. Чик это чувствовал.

– Ха! – вдруг хрипло усмехнулся Бочо, глядя на Чика. Что-то унизительное было в его усмешке.

– Чего смеешься? – спросил Чик и бегло оглядел себя.

– Ха! – усмехнулся Бочо еще более хрипло и добавил: – Посмотри на мои плечи и на свои.

Это была правда. Бочо был куда шире Чика, зато у Чика грудь была намного здоровее, чем у Бочо, и Чик это знал.

– А грудь? – сказал Чик и, набрав воздуху, изо всех сил растопырил ее.

– Что ты мне суешь свою грудь! – страшным голосом захрипел Бочо.

– А что ты мне суешь свои плечи! – ответил ему Чик, собрав все свое мужество. Все-таки Бочо здорово его подавлял своим голосом.

Вдруг Бочо протянул руку и молча приложил ладонь к его груди. Чик прямо растерялся, до того это был страшный и непонятный жест.

– Ты чего меня лапаешь? – в ужасе крикнул Чик. – Хочешь драться – дерись!

– У тебя сердце дрожит, я слышу! – закричал Бочо радостно. – Вот до чего ты меня дрейфишь!

Сердце Чика и в самом деле страшно колотилось. Но какое он имел право дотрагиваться до Чика и слушать, как стучит его сердце?!

«Ах, ты так!» – подумал Чик, и в это же мгновение его осенила военная хитрость.

Он приподнял голову и как бы украдкой бросил многозначительный взгляд наверх, в сторону домика, где жила тетя Лариса. Бочо сразу же клюнул. Он тоже поднял голову и, посмотрев туда, снова уставился на Чика, теперь уже подозрительно.

– Ты чего туда смотрел? – спросил он не так уж хрипло, как раньше.

– Никуда я не смотрел, – сказал Чик, успокаиваясь оттого, что Бочо начинал волноваться.

– Нет, смотрел.

– Нет, не смотрел.

– Может, скажешь, что ты с Омаром знаком? – спросил Бочо.

Чик промолчал. Надо было, чтобы рыба получше села на крючок.

– Чего молчишь? Скажи, скажи, – насмешливо торопил его Бочо. На самом деле он начал тревожиться.

– Он мой троюродный брат, – нахально отчеканил Чик.

– Ха! – хрипло усмехнулся Бочо, думая, что поймал Чика. – Тогда почему по стене лезли?

– Потому что их дома не было, – сказал Чик, чувствуя, что Бочо сам себя загоняет в ловушку.

– А сейчас? – раздраженно просипел Бочо.

– А сейчас они дома, – сказал Чик, чувствуя, как тело его освобождается от страха, легчает.

– Ребя! – крикнул Бочо, как бы отчасти жалуясь и раздражаясь из-за того, что они его подвели. – Он говорит, что Омар его брат?!

– Не верь, не верь, – крикнул Шурик, как человек, больше всех заинтересованный в победе Бочо, – он все придумал!

– Пусть скажет, как зовут его маханю! – крикнул тот мальчик, который назвал Нику москвичкой.

– Да, – снова оживившись, прохрипел Бочо, – скажи, как зовут его маханю?

– Тетя Лариса, – сказал Чик презрительно.

– Ребя, – крикнул Бочо с отчаянной надеждой, – он говорит, тетя Лариса!

– Правильно, – мрачно подтвердили ребята.

– Правильно! – крикнула Сонька и даже подпрыгнула от радости. – Она к ним часто в гости ходит.

– Ненавижу ехидину! – крикнул Бочо и ринулся на Чика. Другого выхода у него не было.

Чик почувствовал страшный удар в скулу, голова его загудела, и он бросился в драку, как в воду. Чик слышал за спиной топанье бегущих ребят. Он и так знал, что, как только начнется драка, все прибегут. Но теперь ему ничего не было страшно. Он изо всех сил махал руками, стараясь попасть в раздваивающееся и мелькающее лицо Бочо, не чувствуя ударов, которые тот ему наносил.

Главное – стараться попасть в лицо, в которое почему-то до удивления, какое бывает во сне, трудно попасть, и оно все время расплывается, и только отовсюду смотрят темные глазищи Бочо и мелькает его лобастая стриженая голова. Иногда они сцепляются, потом расцепляются, изредка обмениваясь яростными словами.

– Получай на закуску!

– Ах, ты плашмя?!

– Вот тебе, вот тебе, головой!

Сопение, кряхтенье, тяжелое дыхание, обмен ударами и обмен впечатлениями от ударов. Но время идет, и Чик чувствует, как тяжело наливаются руки и тело, как они слабеют с какой-то непонятной быстротой, как все трудней и трудней дышать. Неужели, думает Чик, чувствуя, что начинает теряться, неужели только я так устал? И почему у меня дыхание кончается, как же моя широкая грудь?

И вдруг Бочо хватается за лоб и мгновенно выходит из круга, образованного прибежавшими ребятами. Чик ничего не понимает, у него перед глазами все покачивается, но он чувствует, что случилось что-то радостное, неожиданное.

Бочо некоторое время стоит, пригнувшись, и ладонью щупает лоб.

– Фонарь? – вдруг спрашивает он, опустив руку и удивленно оглядывая всех.

– Фонарь! – подтверждает тот, что назвал Нику москвичкой, и переводит взгляд на Чика, словно только сейчас заметив какие-то интересные подробности в его облике, которых он раньше не замечал.

Чик смотрит на Бочо. Все смотрят на Бочо. У Бочо над глазом появилась огромная шишка.

– Фонарь? – спрашивает Бочо и оглядывает друзей с какой-то трогательной надеждой, что они его разуверят в этом.

– Фонарь, фонарь, – подтверждают все удивленно и с посвежевшим интересом к его личности смотрят на Чика.

– Ой-ой-ой! – неожиданно запричитал Бочо, снова схватившись за лоб. – Что я дома скажу? Что я дома скажу?!

– Ничего, – сказал Чик, – надо холодное… Оник, дай свой пятак…

Оник неохотно вынул из кармана тяжелый царский пятак и протянул Чику.

Чик взял пятак и, подойдя к Бочо, приложил его к шишке. Чик чувствовал, что каждое его движение сейчас уверенно и свободно и никому не может прийти в голову, что он подлизывается или как-то слишком расчувствовался. И Бочо с такой трогательной надеждой и доверчивостью смотрел на Чика, так безропотно надеялся на его помощь, так глубоко был поглощен возможностью предстоящего наказания родителями, что Чик чувствовал, как внутри у него все переворачивается от нежности и благодарности к Бочо за эту прекрасную победу.