Онлайн книга «Большое собрание сочинений в одной книге»
|
Мы ходили по комнате и взбивали гоголь-моголь. Взбивали по очереди и пробовали по очереди. Взбивали и смотрели, не стало ли больше, но больше не становилось. – Не хватит? – спрашивали. Мама заглядывала в стакан и говорила: – Мало. – А сейчас? – Крутите еще. У меня уже рука отваливалась, но я крутил. Стерлись на ладонях номера хлебной очереди. Гоголь-моголь стал белый, но больше его не стало. – Ешь, Боба. – Я дал ему стакан, подошел к газетной горе, которая немного не доставала до потолка, потрогал листы и сказал: – Они должны нас выручить. Бумага сейчас дорогая. На некоторое время они нас здорово выручат. – Дай-то бог, – сказала мама, – никогда не думала, что нас эта груда выручит. Я сказал: – Кем только не мечтал я быть, но разве собирался продавать на базаре газеты? – Не жалей, – поспешно сказала мама, словно боясь, что я раздумаю нести их на базар. – Купи мне на базаре пирожок, – сказал Боба. – Какой? – спросил я. – Большой. – Ну, это понятно, а с какой начинкой? – С любой, – сказал Боба. – С какой бы ты хотел? Я продам газеты и куплю тебе пирожок с любой начинкой. – Купи хоть без начинки, – сказал Боба. Я сидел на полу, перевязывал пачку газет бечевкой, а мама и Боба смотрели на меня. Любимые мои газеты. Долго они пролежали… – Ну, вот и все, – сказал я. – Зачем только я собирал их… – Чтоб продать, – сказал Боба. – А дальше что? – Снова собрать, – сказал Боба. Просто у него все выходило. – Кое-что ведь ты отобрал, – утешала мама, – особенно важные сообщения остались… Что она понимала в важных сообщениях? В каждом номере важные сообщения. Кто сочувствовал мне? Никто. Взвалил пачку на плечо, и мама с Бобой пожелали мне счастливого пути. Знакомые на улице заинтересовались: – Куда ты? Я кивал головой. – Туда. Там торговали и меняли. Обсчитывали и недосчитывали. Гадали и выигрывали. Обманывали и воровали. Продавали пышки, туфли, сапоги, кукурузные лепешки, копченую тюленину, селедку, кружева, простыни, полотенца, тряпье, старые брюки и пиджаки, из которых шапочники делали шапки, яичный порошок, кокосовое масло, бусы, пирожки… Газеты делились на одинарные и двойные – в один лист и в два. Для завертки. Двойные дороже. – Двойные газеты! – предлагал я. – Продаешь? – Курточку не продаю. – А жаль, несколько шапок получилось бы. – А я в чем ходить буду, как вы думаете? – Не знаю, кепки хорошие получились бы, это я знаю. – Соображать надо, дядя. Газеты раскупали. Опять этот тип: – Курточку продай. – А почему вы, дядя, не на фронте? Сразу отстал. Видите ли, курточка ему нужна. – Двойные газеты продаю! Зеленщик жует хлеб, откусит, положит на горку с деньгами, трясет пучком салата, а брызги летят во все стороны. – Мальчик, подойди сюда. – Чего вам? – Газеты есть? – Есть. – Еще есть? – Дома есть. – Много? – Порядочно. – Тащи завтра сюда, все куплю. Двойные как за одинарные, оптом заберу. – Вполцены? – Зачем тебе ходить, учебу запускать, для тебя стараюсь. Помощничек нашелся, обо мне заботится. Другие люди на базаре, другая жизнь. – Нет, дядя, не пойдет, половину денег маловато за мои газеты. – Все не купишь, мальчик, никогда все не купишь, денег все равно не хватит. – А вам хватит? Смеется. Тоже мне хитрец. Ему никогда не хватит, а мне должно хватить. – Кого мы видим! – обступили меня старушки Добрушкины, будто впервые видят. – И вы здесь? – А ты зачем здесь? – Продаю свои газеты. – А мы платочки с кружевами сами делаем и продаем. – Отчего же вы ковры свои не продадите? Вся квартира у вас в коврах, а вы платочки… Они нахмурились. – Питаемся скромно, платочки нас выручают. – Ковры бы вас сразу выручили. – На черный день бережем. – А мы все продали, остались одни мои газеты… – Ковры у нас уникальные, – сказали старушки. Газеты мои тоже уникальные, подумал я, но я их продаю. Каждая моя газета стоит уникального ковра. Просто у нас черный день настал, а у них не настал, только и всего. – Были бы у меня ковры, – сказал я, – продал бы я их все до одного, а газеты сохранил. – Ах, какой ты умник-разумник! – Старушки обиделись и пошли с кружевными платочками вдоль зеленых рядов. Я продал мои последние газеты и увидел вывеску. Под этой вывеской сидел старик с корзиной. Кривыми буквами было начиркано на дощечке: «БЫДЫС». Карманы мои были набиты деньгами, одна двойная газета стоила два рубля, я мог бы и БЫДЫС купить, но что это такое – не знал. – Питис, – сказал старик. – А у вас там написано: быдыс, – сказал я. – Пытис, – сказал старик. – Там-то у вас быдыс, а вы то питис, то пытис, непонятно… Старик вздохнул. – Купи пытыс, – сказал он. Ах, вот оно что! Он хочет сказать: купи птиц! И в этой корзине у него птицы. Как раз оттуда зачирикало, а потом пискнуло. Просто старик плохо по-русски выговаривает это слово, а пишет и вовсе быдыс. Надо же! Пять букв, и все неверные. Да мне в школе за такое слово не то что единицу – ноль поставят. – Якши быдыс, – говорит. Хорошие, значит, птицы. – Давайте, – говорю, – дедушка, я вам надпись переделаю, никто ведь не поймет, что у вас там написано. А он мне птичку вытащил из корзины и показывает. Красивенькая птичка, прелесть, где он только ее поймал. – Не купят, – говорю, – у вас птиц, дедушка, с такой вывеской. Никто ведь не знает, что у вас там в корзине лежит. – Перевернул я дощечку, написал мелом «ПТИЦЫ» и говорю: – Вот так, теперь у вас торговля вовсю пойдет. А он головой кивает и птичку мне протягивает. Хорошо бы купить птичку Бобе, да ему сейчас пирожок больше нужен. |