Книга Платформа, страница 111 – Роджер Леви

Я покинул его кабинет, паря от счастья, и провел остаток дня, закрывая и передавая в другие руки свои проекты на Этаже. Когда я закончил, на улице уже было темно и снова сухо. Город бывал великолепен ранним вечером, когда игра химических веществ окрашивала заходящее солнце в приглушенные цвета. Я шел домой, предчувствуя перемены. Через день-два Пеллонхорк ляжет в rv, а несколько месяцев спустя у меня родится ребенок. Пяти лет может не хватить на то, чтобы устроить все, но я был уверен, что смогу предъявить Пеллонхорку достаточно удовлетворительные результаты, которые убедят его вернуться в капсулу rv.

Да, все шло хорошо. Солнце медленно уходило за горизонт, и все люмы ярко горели. В приземном воздухе висела легкая розовая дымка, а в вышине было заметно слабое медное мерцание. Я как будто только что прибыл на эту планету. Так много лет прошло с тех пор, как мы с Пеллонхорком прилетели сюда. И вот теперь он умирал, а я протягивал руку в вечность.

Проходившие мимо люди улыбались мне. Я не сразу понял, что они всего лишь отвечают на мою собственную улыбку. Я зашагал быстрее, до боли желая увидеть Пайреву, поделиться с ней тем, что сказал мне Пеллонхорк.

Внезапно меня настигло осознание, что я больше не ребенок. Я попробовал представить, что бы подумали теперь обо мне мои родители. У самых дверей я со странным чувством ностальгии вспомнил о Геенне.

КлючСоб 40: Малах и шок

Пайрева выглядела утомленной; беременность тяжело на ней сказывалась. Она поцеловала меня и, когда мы сели есть, сказала:

– Наш ребенок… я беспокоюсь, Алеф.

– Для этого нет причин. Все идет хорошо. С ним все будет в порядке. Я для всего найду решение.

– Ты уверен?

– Ты говорила, что веришь в меня. Это твоя вера придает мне силы. – Я взял ее за руки. – Я сделаю это. Пайрева, ты для меня важнее всего. Важнее всего. Ты же знаешь, что все, что я делаю, – это ради тебя и нашего ребенка.

А потом я почему-то спросил:

– Ты разговаривала с Пеллонхорком?

Он никогда бы не стал об этом рассказывать, но я подозревал, что Пеллонхорк нам завидует. Конечно же, он знал о беременности Пайревы. Он поздравил меня, но я не смог прочитать его чувства.

Она кивнула.

Я пытался совладать с громкостью своего голоса.

– Что он тебе сказал?

Не провел ли он какую-нибудь гееннскую богосвязь между нашим счастьем и своим раком? Иногда я видел, как он шепчется с Пайревой. Она ни разу не рассказывала мне, что они обсуждали, говорила только, что это касается Этажа.

– Он говорил, что такой срок в rv может быть небезопасен. Говорил, что, если умрет он, умрут все.

– С ним ничего не случится, и с нами тоже. Наш ребенок в безопасности.

– Спасибо, Алеф. – Она сжала мою ладонь. – Ты ведь меня любишь, правда?

– Больше всего на свете.

– И это сработает?

– Да. Да.

На следующее утро мы расстались на Этаже. Это был последний день ее работы там. У меня был кабинет в другой части здания, но я заметил деятельность в кабинете Пеллонхорка и заглянул туда посмотреть, что происходит. Дверь была открыта, а в кресле Пеллонхорка сидел и махал мне мужчина, которого я никогда раньше не видел.

– Алеф, – позвал он. – Я вас ждал. Проходите, проходите. Не нужно бояться. Всё в порядке. Закройте за собой дверь.

Я сделал так, как он сказал, а потом спросил:

– Где Пеллонхорк?

– Присядьте, пожалуйста. Меня зовут Малах.

Я слышал о Малахе, хотя никогда с ним не встречался. Он был одним из ближайших помощников Лигата. Малах успешно пережил смену власти. Пеллонхорк всегда был осмотрительным и предлагал самым верным солдатам своих врагов возможность в краткие сроки продемонстрировать ему такую же верность, и лучшие из них всегда этой возможностью пользовались. Малах был одним из них. Он был коренастым, с обожженной кожей обитателя диких земель, но офисный костюм, который он носил, ему шел. Ему было где-то около тридцати лет. Я предположил, что где-то пять из них он занимался грязной работой, а еще десять – перепоручал убийства кому-то другому.

– Наслышан, – сказал я.

Малах улыбнулся. Я заметил, что цепи на столе не было, хотя штырь, к которому она крепилась, остался на месте. На стенах висела новая монитория, а окно затуманивалось розоватым сиянием. Малах обживал место, не избавляясь при этом ото всех следов Пеллонхорка.

– Пеллонхорк сказал мне, что вы быстро приспособитесь, – сообщил он. – Я буду здесь, пока он не вернется. Пять лет, так?

– Изначально пять.

Он кивнул. Малах не был дураком. Ему хотелось чувствовать себя здесь в безопасности, но он не хотел чересчур расслабляться. Я почти не сомневался, что он будет на этом месте и пять лет спустя, а с ним – и Шепот. А потом Малах отойдет в сторону или продолжит работу – в зависимости от того, что прикажет ему Пеллонхорк. Все знали, что случилось с Кало.

– Вы хотите сообщить мне что-то еще? – спросил он. – Или что-то узнать?

– Нет.

Значит, для временного отсутствия Пеллонхорка все уже было подготовлено, а я просто узнал об этом последним. Пеллонхорк скрыл это от меня и от Пайревы. Он создал параллельную структуру для засевания Системы и еще одну, дублирующую, администрацию для Шепота, а я, занятый другим, об этом совершенно не подозревал. И моя любимая – тоже.

Я начал сомневаться в себе. Если я был слеп настолько, что не заметил этого, то что еще я упустил?

– Хорошо, – сказал Малах, отвлекаясь. – Приятно было наконец с вами познакомиться, Алеф. Он хочет, чтобы вы прибыли к нему домой в полдень. То есть сейчас. Вас ожидает циклолет.

И он отпустил меня жестом.

Спускаясь к площадке для циклолетов, я пытался расслабиться. Не в чем было винить себя или Пайреву. Ты не упустил ничего значимого, говорил я себе. И только посмотри, чего ты собираешься достичь.

Городской щит работал надежно, что успокаивало; циклолет содрогнулся, вырвавшись из него на волне заряженного воздуха. Во время посадки на задворках особняка Пеллонхорка меня настигло странное воспоминание о том дне, когда я прилетел сюда с Итаном Дреймом и обрек Мадлен на смерть, а самого Дрейма – на что-то куда менее милосердное.

В шлюзе меня ожидал личный помощник Пеллонхорка, Флориэль, и это меня встревожило. Пеллонхорк всегда встречал меня лично. Я гадал, насколько очевидно мое беспокойство. Как бы хорошо я ни справлялся с внешними аномалиями, для меня был очень важен устоявшийся порядок, и Пеллонхорк об этом знал. Линзы Флориэля были затуманены. Он был солдатом и, как того требовала профессия, никому не доверял. Мне он не нравился.

– Где он? – спросил я.

– Ожидает вас. Пойдемте.

Я начал дышать в ритм своим шагам – стрессовая привычка, появившаяся у меня в последнее время, – и ничего не ответил Флориэлю. Если бы он хотел что-то сказать, то сказал бы. Если бы я задал вопрос, а он не ответил, это стало бы демонстрацией моей слабости.