Книга Платформа, страница 54 – Роджер Леви

– Вот как, Беллегер? Это интересно. – Дрейм вновь обратил взгляд на меня. – Алеф, он готов?

Это было неожиданно. Я не размышлял на эту тему. Моей задачей было контролировать бизнес Дрейма, не более.

– Не знаю. Я могу выяснить.

Дрейм ничего не сказал. Атмосфера в кабинете сгущалась. Снаружи темнело, фиолетовый цвет отступал перед черным. Вечер.

Я откашлялся:

– Я могу проанализировать факторы, связанные с рынками вооружений. Но любой запущенный мною активный поиск может сообщить ему, что мы уже знаем. До сих пор я не делал ничего необычного. Мы можем утратить элемент неожиданности. А это все, что у нас есть.

И даже этим мы обладали только благодаря Пайреве. Этого я не сказал.

Комната медленно успокаивалась. Тишина и неподвижность казались особенно глубокими. Дрейм кивнул.

– Наши варианты, Беллегер. Тебе хватило времени?

– Хватило. Есть два варианта. В первом вы отступаете, признаете потерю Вегасхриста и закрепляетесь на других позициях. Устанавливаете границы и усиляете их. Придется создать буферную зону и все в ней выжечь. Во втором варианте вы подготавливаете силовой ответ.

Оба они посмотрели на меня. Я согласно кивнул.

– Обрисуй силовой ответ, Беллегер, – сказал Дрейм.

– Он готов к схватке. Вы можете победить, но, если победите, потеряете в процессе почти все. Этот выбор стоит делать, только если вы готовы проиграть и считаете, что он не готов, что он блефует, ставя все на карту, и не способен этим рискнуть.

Меня мутило. Я не знал, голос Беллегера был тому виной или то, куда вели его слова. Дрейма ни то, ни другое не беспокоило. Мне хотелось присесть, но я не желал привлекать внимание Дрейма.

Беллегер спросил:

– У вас есть какие-нибудь свидетельства того, что это блеф? – Он подождал, а когда Дрейм не ответил, продолжил: – Лигат это начал. Он знает, о чем мы говорим. Он знает, что мы спрашиваем себя о том, верим ли, будто он готов всего лишиться. Он знает, что вы задаетесь вопросом, готовы ли сами всего лишиться.

– Это не совсем так, – сказал я.

Беллегер повернулся ко мне. Глаза его были абсолютно пусты.

– Продолжай, – сказал мне Дрейм.

– У нас есть одно преимущество. Лигат не знает, что мы говорим об этом сейчас. Нам повезло, что Пайрева наблюдала за Вегасхристом, когда ситуация переменилась. Мне кажется, из-за этого мы распознали ситуацию раньше, чем он ожидает. Если я проанализирую уровень активности, думаю, окажется, что он ждет нашей реакции через три, а может, и четыре недели.

Я завладел вниманием Дрейма.

– Мы можем предположить, – продолжил я, – что, когда Лигат будет полностью готов, он раскроет свои карты. А значит, пока что он не готов. Но уже близок к этому. Когда он закончит подготовку, то сделает что-то, что мы не сможем игнорировать, и будет способен разобраться с любым ответом.

Теперь Беллегер кивал. Из его глотки доносился рокот.

– Он будет ждать, что вы попробуете вернуть эти компании немедленно и открыто – и потерпите неудачу, – говорил я, – и что вы не поймете, почему. Он захочет, чтобы вы попытались еще раз и все равно провалились, а позже, только позже, осознали, что происходит что-то очень неправильное. Он захочет, чтобы тогда, когда будет уже поздно, вы попробовали отступить и поняли, что он вас перехитрил и сломал.

Беллегер хмыкнул. Звук был ужасающий.

Дрейм кивнул.

– Я потянусь за ним, а он отрубит мне пальцы. Потом схватит за руку и отрубит ладонь у запястья… – Почти минуту он смотрел в окно, на высокое бессеребряное небо, а потом сказал: – Но я уничтожу его первым. Беллегер, начинай подготовку.

Беллегер встал по стойке смирно, но не сдвинулся с места.

– Мистер Дрейм, – сказал солдат, и кабинет задрожал от его голоса. Мне показалось, что Беллегер собирается продолжить.

– Достаточно, – прервал его Дрейм. – Спасибо, Беллегер. Иди.

Солдат ушел.

Дрейм откинулся в кресле, а я попытался представить, что хотел сказать Беллегер. Дрейм уставился в бездонное небо и проговорил:

– Вот оно, Алеф. Вот что он имел в виду.

Я точно знал, о чем он. Я хорошо помнил слова Лигата. «Это только начало». Когда я смотрел, как Лигат убивает моих родителей, он уже это планировал. Я взглянул на лицо Дрейма. Оно было каменным и бледным. Он положил ладони на стол. Не думая о последствиях, я спросил:

– Что именно вы сделали с семьей Лигата?

Все еще глядя в окно, он тихо ответил:

– Я его осадил, вот и все. Я собирался подписать крупный контракт с третьей стороной, а он пытался его сорвать. Это был чистый бизнес. Я хотел послать предупреждение, но… – Он вытер рот тыльной стороной ладони. – Но, возможно, я перестарался. Смерти были ошибкой. Лигат – не бизнесмен. Он меньше, чем ничто.

Дрейм умолк.

Может, он и говорил правду. Значения это не имело.

– А теперь?

Дрейм встрепенулся.

– Лигат знает, что я не отступлю. В этом бизнесе нет такой штуки, как примирение, Алеф. Есть только смерть.

Я видел, что именно этого и хотел Лигат. В той залитой кровью комнате на Геенне, где умерли мои мать и отец, он сказал, что у него ничего не осталось.

– Вы сделаете именно то, чего он хочет. Разве вы не понимаете? – Голос у меня был резкий.

– Конечно. – Дрейм был спокоен. – У нас нет выбора, Алеф. Иначе никак. Этого не могло не случиться, и я должен был об этом знать. Неважно. Я ни разу в своей жизни ничего не терял, Алеф. Я уничтожу его и все, что у него есть. Я истреблю всякую память о нем, и будет так, словно он и не существовал никогда.

Эта целеустремленность устрашала. Дрейм говорил мне, что никогда ничего не терял. Он и правда в это верил? Я увидел этих двоих лицом к лицу, Лигата и Дрейма, и ко мне пришел ответ.

– Есть другой путь, – сказал я.

– Беллегер рассказал, какие у нас есть варианты.

– Он рассказал о своих вариантах. Есть еще один. И он лучше.

Дрейм побарабанил пальцами по столу.

– Продолжай.

– Помните, Лигат еще не знает, что его раскрыли. Если мы сможем его обнаружить, самого Лигата, и убить, все будет кончено. Это война между вами двумя, а не между организациями. Если он умрет, она закончится. После этого не уничтожайте то, что у него было, а целиком заберите себе. Вместо того, чтобы истреблять память о нем, перепишите ее. Для него это будет бо́льшим унижением, для вас – бо́льшей победой.

Повисло долгое молчание. Я проигрывал в уме собственные слова. Просматривал минувший час. За этот единственный час ситуация переменилась: от «все хорошо» до «всему конец». И еще я думал о Пайреве, с болезненным ощущением одновременной находки и потери. Ох, Пайрева.