Онлайн книга «В интересах государства. Аудиториум»
Над облаком сизого дыма медленно поднимался флаг нашей команды. — Выкусите, сиятельства хреновы! — хотел крикнуть я, но наглотался дыма и зашелся в кашле. Сбоку вырвался язык пламени, и только “Покров” меня уберег. Но обрадоваться я не успел. Вышка накренилась, жалобно застонало дерево, и мой насест рухнул, погребая меня под горящими обломками. Я рухнул с высоты нескольких метров, подняв сноп искр. И уже в полете меня осенило, кто мог стать целью Радаманта и почему он оказался именно на Западном Полигоне. Кураторша. Воронцова — этот род был в комиссии при Сенате… Я приземлился на обломки, но отпружинил как от батута — в полете увидел Сперанского, выставившего руки. Коля, спаситель мой, успел бросить для меня “Покров”. Я снова отпружинил, оттолкнулся от барьера и кубарем покатился по земле. Шарахнулся затылком — да так, что мозг култыхнулся. Созерцая радужные круги и искры на фоне свинцово-сизого неба, я сконцентрировался и попытался достучаться до кураторши. Но сколько ни тянулся к ней, нити ментальной связи уходили в молоко. Словно она выставила вокруг себя ментальный блок. Проклятье… Я попытался подняться, но от резкой смены положения меня замутило, и я успел только наклониться вбок, чтобы не замарать себя рвотой. Кажется, сотрясение. — Сиди тихо! — Ко мне подбежал Сперанский и опустился подле меня. Его руки тут же принялись носиться над моим телом. — Передом… Перелом… Сотрясение… Ожог… — он говорил все это с открытыми глазами, но они казались неестественно мутными. Так проявлялась его сила — он словно уходил в себя, чтобы диагностировать повреждения “пациентов”. — Ничего тяжелого. Смогу подлатать на месте. Я дернулся, но мощные лапищи подоспевшего раскрасневшегося Малыша пригвоздили меня к земле. — Сиди, герой, — добродушно ухнул он. — Нет, — сопротивлялся я. — Надо к куратору. Быстро! — Сейчас за нами придут, расслабься, — Афанасьев сжал мое плечо. — Жаль, я всего не видел, но даже то, что углядел, смотрелось круто. Ты молодец, Соколов. Мое уважение, ваше сиятельство. Они обступили меня, не давая не то что выйти — даже подняться. Я снова трепыхнулся, попробовал воззвать к силе, но, кажется, Род решил, что свой лимит на этот день я исчерпал. Вместо того, чтобы подняться на ноги с помощью силы “Берегини”, я снова едва не завалился набок. Малыш Рахманинов показал мне кулак. — Сиди, говорю! Дерьмо. Пока Сперанский суетился вокруг меня с целительными живой и мертвой водами, я поймал на себе гневные взгляды проигравших. Противники расположились в трех десятках шагов от нас и тоже зализывали раны. То и дело косились в нашу сторону, показывали на меня пальцем и о чем-то переговаривались. Не навилось мне это. И, чуял мой филей, что я нажил себе недоброжелателей. С одной стороны, в свете считали дурным тоном обиду на соперников за проигрыши на вступительных. Но люди здесь были молодые, горячие, гордые… Еще и команда полностью состояла из высокой знати. Та же Лопухина или Муравьев… Не простят. Я был готов поставить на кон сто рублей серебром, что мне еще придется столкнуться с последствиями. — Что-то долго не идут, — к нам подтянулась разбитая и едва державшаяся на ногах Грасс. Афанасьев тут же сыграл в джентльмена, стащил куртку, бросил на землю и усадил пострадавшую байкершу. Досталось ей не меньше, чем мне, как сейчас выяснилось. Пока она бежала к вышке, в нее разрядили очень много Благодати. Сперанский покачал головой, осматривая девушку. — Ох, ваше благородие, чую, на вас весь мой резерв сегодня и закончится… Менталист нетерпеливо ходил из стороны в сторону, поглядывая то на команду противников, то в сторону полосы старта. — И правда — долго не идут. Должны же были увести нас сразу. Может что-то случилось? Я догадывался, что. Но сказать не мог — это бы навлекло на меня ненужные подозрения. Идиотская ситуация. Даже Корфу лучше не признаваться — за решетку как соучастника не посадит, но и по головке не погладит. А еще я чувствовал, что начал черстветь. То ли слишком устал и вымотался, то ли Род начал блокировать сострадание, но я не чувствовал особой жалости к Воронцовой. Пытался вызвать в себе эмоции, но было трудно жалеть кого-то после того, что только что произошло. Черствеешь, Мих. Озлобился. Это скверно. Грасс тоже теряла терпение. — Сперанский, просто подлатай мне ногу и голову по-быстренькому, остальное дома залечу, — она бросила тревожный взгляд в начало поля. — Кажется, там что-то происходит. Давайте уже сами дойдем. Только помогите кто-нибудь подняться. Малыш без разговоров просто взял ее на руки. — Так будет проще, — добродушно улыбнулся он. — Ты легкая. — Ну, это, конечно, не мой байк, но тоже неплохой вид транспорта. Увидев, что мы направились ко входу, противники тоже засобирались. Они молча следовали за нами, бросая нам в спины угрюмые взгляды. Я ковылял, оперевшись на Сперанского. Коле и самому досталось, но парень стойко терпел. Старался даже виду не показывать, что испытывал боль, хотя я заметил, что он тоже был ранен. — Горжусь тобой, друг, — сказал я, — Отлично сработались. И ты прекрасно себя показал. — Это нам тобой нужно гордиться, — вымученно улыбнулся Сперанский. — Если бы ты не добежал… Когда ты начал закидывать их “Колобками”, да еще так кучно… А когда вышка загорелась, я подумал, что все… Конец. Мы не успели дойти до рва, когда над территорией Полигона раздался противный и тревожный вой сирены. — Что-то точно случилось, — вздрогнул менталист. Я молча кивнул. — Сейчас узнаем. Лезем в воду. Едва мы перебрались через ров, как перешли на бег — уж кто как мог. От грузного топота Малыша сотрясалась земля, а мы с тщедушными Афанасьевым и Колей переходили с шага на бег — дыхания уже не хватало, да и мокрая одежда не прибавляла прыти. Но чем ближе мы подбирались к полосе старта, тем тревожнее всем нам становилось. Я ощутил уже хорошо знакомый холодок в солнечном сплетении. А затем мы услышали крики. Вой сирены заглушал их, но я смог даже разобрать слова. — Воронцова… — Ее превосходительство… — Нашли здесь… Я отпустил руку Сперанского, обратился к Роду и почти насильно вырвал из источника еще немного силы. Вложил все в “Берегиню” — на скорость. Защита сейчас была ни к чему. Уже ни к чему — я знал, что мы опоздали. Но я должен был увидеть своими глазами то, что случилось с человеком, которому я своим выбором подписал смертный приговор. Радамант всегда добивался цели. Почти всегда. |