Онлайн книга «Запрет на безумие»
|
Последствия будут разрушительными. – Пострадают все. А я не хочу страдать. Хочу лишь снизить степень поражения. А тебе это под силу. «Ей это под силу», в мыслях повторила Нелли, и ее правая бровь поползла наверх. – Ну не мне же тебя учить! – Океан поднялся с высокого табурета. Нелли слезала, а он поднимался. – Используй свои… таланты! И он тоже направился к выходу: она оторопело смотрела ему вслед. «Используй свои таланты». Таланты…У нее ведь есть они, эти таланты? Да, видимо, есть. И Нелли их использует. Использует, когда решится. Осталось только решиться. *** «Девятнадцать : пятьдесят пять», и Ролан повернул голову. Даже мертвенно-бледной она оставалось красивой. Спящая красавица, та, что из человеческих сказок, лежащая под стеклянным куполом, который и не купол вовсе, а крышка гроба,… но о крышке гроба думать не хотелось. Да и не нужно было, поскольку в действительности она была Белоснежкой: кожа белая, волосы темные, и губы – алые-алые. Они выделялись на лице-холсте бутоном не раз упомянутой его сознанием розы, хотя еще недавно были белесы, почти сливаемы с прозрачной кожей. А теперь горели: пылали живительным пламенем, тем самым, которым должно пылать ее ослабшее, истончившееся тело. Однако тело Брины не горело. Напротив – оставалось остывшим. Неестественно белым, как будто бы призрачным, с паутинками вен и проступивших прожилок. «Смертным». Ее тело выглядело «смертным». Еще немного и… И об этом также думать не хотелось. Ролан приподнял затекшую руку, которая длительное время находилась в одном положении, и дотронулся до узкой женской щиколотки – и вправду: совсем холодная. Но сердце бьется: ровно, мерно. Стук сердца – это, пожалуй, единственное, что позволяло ему держаться, не позволяя – более не позволяя – соскальзывать за грань разумного. Если бы не тихие, но различимые удары, если бы и дальше она продолжила видоизменяться… Все изменилось бы и для Ролана тоже – он сам изменился бы в первую очередь. Сколько-то времени он поглаживал кожу: нежную, пускай и потускневшую, а после, нехотя, но все же отвернулся. Ощущая, как побаливает напряженная шея, которая неудобно покоилась на сиденье дивана, он неторопливо сменил поле зрения. «Двадцать : двадцать четыре». Зеленые цифры за мелкой стекляшкой. Вечер, но который по счету? Второй, третий, четвертый? А может вовсе только первый? Как долго он провел на полу, продуваемый тихими сквознячными ветрами? Как много времени прошло с тех пор, как смог отпустить когда-то теплое тело? С тех пор как сердцебиение Брины стабилизировалось, а кожа отказалась от голубого налета? Ролан выдохнул и смежил веки – сердце все еще стучало… На плечо опустилась тяжесть, и Ролан приоткрыл глаза. Перед ним на корточках сидел Александр – надо же, он все еще здесь, – и испытующе смотрел на него. – Тебе следует немного поспать. – В зелени глазах притаилась мягкость. Нет, сочувствовать ему не нужно, потому как сердце Брины все еще стучит. Взглянул на время – «двадцать два : ноль пять». Его оплошность: забылся, задремал, однако слышать его не прекращал – даже во сне оно продолжало биться. Ролан отрицательно качнул головой: нет, в комнату он ни ногой. Он не оставит Брину одну, не отойдет от нее ни на шаг, и Александр об этом знает. Видимо, поэтому Ролан видит подушку: ее бросают к подножью дивана. – Отдохни. Ты совсем не спал. Ролан спал. До этой минуты. Чуть более полутора часов, и этого, на самом деле, более чем много. А если б он что-то пропустил? Что-то важное? Очень важное? Наверное, следовало поблагодарить, что разбудили. Так вот: спасибо, Александр. – Ждать ты можешь и лежа, – к подушке полетело месиво, – желательно, укрывшись одеялом. Оторвав глаза от синей ткани, Ролан снова посмотрел на друга – говорить совсем не хотелось. – Я разговаривал сегодня с Нелли, – Александр, напротив, был преисполнен желания поговорить. Да и смотрел на него очень пристально. – Ты же знаешь: она в это верит. А, может, и не знаешь: откуда ж тебе знать? Так я говорю тебе, что Нелли верит: верит в волшебство таинственного обряда, в то, что между нами, ferus, состоящими в близких отношениях с женщиной, – Александр долго подбирал слова, – существует тонкая связь. Ведь ты не первый, сумевший полюбить, здесь есть своя закономерность. – «Не первый»…Ролан вообще еще никакой, поскольку Брина едва дышала. – А она очнется, – сказал Александр. – Если будешь верить. – И следом добавил: – Нелли говорит, что ты должен верить, – Александр усмехнулся, отвел взгляд в сторону. – Да и дышит она, а сердце бьется. Бьется, и это вселяло надежду. Ту самую, позволявшую верить. И Ролан верил, Нелли могла не беспокоиться. Поскольку иначе было невозможно. В чем тогда смысл, если не в вере? Зачем тогда жить? Зачем тогда ждать? Не проще ли было забыться и прямо сейчас ее отпустить? Ролан не готов был ее отпускать. Он только нашел ее, только начал жить – жить полноценной жизнью. И теперь она его покидает? – Я пойду, – прервал размышления Александр. – Теперь я тебе не помощник. Никто тебе не помощник, даже ты сам. Только время, его у тебя предостаточно. – У Ролана, может, и предостаточно, а вот у Брины? Александр поднялся на ноги. – Мы проведаем тебя. Вас. Завтра. В случае чего ты свяжешься со мной, – наставительно проговорил Александр. И да, Ролан свяжется. Ради нее он свяжется с кем угодно. – Ну а ты поспи все же, не помешает. Скользнув по Брине напоследок взглядом, Александр ушел: Ролан слышал, как закрылась дверь. Ролан вновь посмотрел на Брину, укрытую мягким желтоватым пледом – выглядела она беззащитной. Она и до того была очень слабой: в том виде, в котором Ролан нашел ее в подвале…. Это что же с ней делали эти ублюдки? Почему довели до такого состояния? Брина истощала, была покрыта синяками, по расположению и рисунку которых Ролан сделал вывод, что ее привязывали. Крепко. Либо держали в стальных руках-оковах. Тоже крепко. Со всей свирепостью своей нечеловеческой догмарской силы. И эти точки – следы от игл…. Запаха наркотиков Ролан не почувствовал. Да и не стал бы Лисандр…. нет: теперь Ролан не взялся бы утверждать, чего Лисандр стал бы, а чего не стал бы делать. Мужчина, умудрившийся сделать пленницей собственную сестру… И все же, когда Ролан обнаружил Брину, запаха наркотиков не ощутил. Зато ощутил кое-что другое: одну из разновидностей сильного успокоительного. Для чего успокаивали? Очевидно, кормили. Через иголочку, системой искусственного питания. Значит вот оно всему объяснение? Причина истощения Брины – отказ от еды, и, уже зная упрямый ее характер, Ролан мог с легкостью в это поверить. А убивать свою сестру либо позволять ей самой себя уничтожить Лисандр не собирался. Вот и получилось, что получилось: для поддержания жизнедеятельности дорогой родни догмару пришлось идти на ухищрения. |