Книга Подорожник, страница 26 – Дарья Алавидзе

Мы, конечно, остались на весь вечер. Поели нормандских мидий, таки выпили бенедиктинского ликера из Фекана. Ходили по набережной, собирая камни, в которых вода прорезала причудливые узоры.

Один такой я даже привезла домой. Я уже писала, что тащу в дом всякий хлам, так и этот камешек навсегда останется со мной. На память о городе, который после достаточно неприятной истории вылечил меня, взял на руки, успокоил и показал, как можно совершенно по-другому, радостно и свободно, вдыхать этот французский воздух.

Однажды я поспорила с одним знакомым психиатром о том, что пьют герои Ремарка в «Трех товарищах». Мне почему-то казалось, что все герои Ремарка всегда пьют только кальвадос, яблочную кислятину из Нормандии. Я проиграла. Три товарища пьют коньяк. А кальвадос пьет Равик из «Триумфальной арки».

Я не очень люблю кальвадос, но очень люблю место, где его изобрели и производят. Живописная французская глубинка с деревеньками, состоящими из крошечных фахверковых домиков (по-французски эти коричневые и белые балки называются «коломбаж») с фасадами, украшенными венками роз, гирляндами, горшками с цветами. Тут же пекарни, прядильные и кружевные лавки, магазинчики с антиквариатом и книгами, до сих пор работающие мельницы на заболоченном пруду, маленькие сыроварни. Непременно есть крошечная площадь перед мэрией, где по вечерам собираются все без исключения жители. В выходные устраиваются театрализованные представления, куда на старинных машинах съезжаются нарядные жители со всей округи.

А вокруг сплошные яблоневые сады. На глинистых почвах Нормандии выращивают несколько сотен сортов, поэтому прелыми яблоками пахнет все вокруг – трава, воздух, молоко. Даже местный сыр пахнет ими (здесь находятся деревни Камамбер, Ливаро, Пон-л’Эвек, где производят сыры с соответствующими названиями).

Именно поэтому кальвадос – это родной брат коломенской пастилы. В том смысле, что он тоже является ответом на вопрос «куда же, черт возьми, девать излишки яблок?».

Про это место есть дивный старый фильм «Нормандская дыра» с Бурвилем и Бриджит Бардо про простодушных пейзан, буколические пейзажи и несомненную пользу образования. «Нормандская дыра» – это французская гастрономическая традиция выпить рюмочку кальвадоса с целью облегчения пищеварения. Во Франции даже существует Большой орден Нормандской Дыры, его девиз: «Пей мало, но хорошего» (Bois peu mais bon).

Когда я приехала в деревню Беврон-ан-Ож с населением в двести тридцать девять человек, то моя хозяйка, толстая булочница Надин, научила меня печь нормандский пирог.

Я по привычке называю его «шарлотка», но, вообще говоря, это совершенно неприлично. Какая «шарлотка»? Такая Шарлотта Арчибальдовна. Ничего мелкопомещичьего, простецкого, никакой развязности и амикошонства. Отель «Дорчестер» как минимум, банкет после инаугурации, бал дебютанток.

Сначала я карамелизую яблоки в сахаре с Гранд Мариньером (хорошо бы с кальвадосом, но я не люблю), они расползаются по сковородке, проходя через совершенно новые причудливые агрегатные состояния. Тру туда палочку корицы, масла, чтобы там в пузырящейся массе пошли столкновения совершенно новых смыслов. Гвоздички туда тертой в порядке внезапной импровизации – погода располагает к игривости. Такая коричневая пыль в сладкой жирной массе, бурые точки. Как сирийские беженцы примерно. Черт его знает интегрируются в общую массу или, наоборот, все испортят. Поживем – увидим. Да и мускату туда, гулять так гулять. Добавишь еще имбиря – и готов сироп от кашля. А так пока все затейливо рифмуется там, булькает. Тесто такое пушистое, уютного желтого цвета, шафранчику туда, потому что хорошо.

Фасадная штукатурка такого цвета обычно называется «солнечный свет» или «итальянская соломка» (погуглите – очень красиво!). На дно формы – еще сахару коричневого, чтобы корочка карамельная была.

Ах, «как порог перед входом лучистым в рай из грешной земли».

Не гуглите, это Джозуэ Кардуччо про Умбрию.

Я вспомнила, как пекла яблочный пирог раньше. В 2000 году я жила в четвертом общежитии физтеха (Московского физико-технического института) и один раз тоже решила испечь шарлотку для своего будущего мужа. Я вообще люблю, когда мужчинам нравится, как я готовлю. Это немножечко странно прозвучит для тех, кто жил тогда рядом. Примерно раз в месяц, как правило особо погожим воскресным утром, на нашей кухне раздавался взрыв, и вся она – потолок, стены, окна – оказывалась в вонючей горелой коричневой липкой жиже. Однокурсники, я знаю, вы меня читаете. Это была я. Так я варила себе сгущенку, чтобы намазывать на хлеб по утрам.

Но в этот раз мне хотелось удивить. Это тоже такая задачка непростая. В наличии имелся стакан сахара, стакан муки, яблоки и шесть яиц. И две вилки. Сделать из этого немудрящего набора десерт, способный заставить мужчину потерять голову и жениться на мне, – это нужны были как минимум какие-нибудь специальные гастрономические преобразования Лоренца, там я не знаю, псевдоевклидово пространство, очень конформные отображения. Поэтому мы с моей соседкой Катей использовали наш единственный шанс – по очереди взбивали двумя вилками эти яйца до потери сознания. Сидели несколько часов и взбивали.

За это время приходили знакомые фопфы (студенты факультета общей и прикладной физики), дали списать задания по оптике. Предложили множество креативных способов вздыбить яйца, например, добавить в них несимметричный диметилгидразин с азотным тетраоксидом.

Потом приходил самый умный человек факультета Дима. Предлагал дать списать задания по диффурам. Но с его почерком, конечно, списывать глупо. Проще самой решить.

Приходили однокурсники, одолжили оптику, которую принесли фопфы.

Приходили спелеологи. Звали в поход в Лосево. Но я не могу. Мне надо проверить пятьдесят школьных тетрадок, и сессия вот уже на носу. Да и вообще, вы не видите? – я инвестирую в новую любовь – пирог делаю. Какое мне сейчас Лосево?

А мы с Катькой все взбивали и взбивали наши шесть яиц. Часа три взбивали, пока они все не взмолились к нам о пощаде человеческими голосами. Нет, пока эта масса не увеличилась в четыре раза, так, что в ней уже можно было при желании спрятаться с головой.

Мы испекли пирог. Это до сих пор самое лучшее, что я когда-либо создала своими руками. Он был пышный, румяный, рассыпчатый, он безумно пах на все четыре этажа общежития. Это был выставочный экземпляр. В палате мер и весов стоит точно такой же, иллюстрирует, каким должен быть самый лучший в мире яблочный пирог.

А муж все не шел. Мобильного телефона у меня в 2000 году не было. Поэтому что делать дальше, мы не знали. Мы позвали фопфов, спелеологов, однокурсников (Диму тоже звали, но он опять учился, поэтому не пришел), разрезали пирог и засели играть в мафию. Играли всю ночь и все утро.