Книга Пока Париж спал, страница 45 – Рут Дрюар

– Болела?

Я чувствую, как краснею.

– Да, довольно сильно. У меня была какая-то мерзкая инфекция.

Она отстраняется.

– Но не туберкулез?

– Нет, ничего такого.

Повисает неловкое молчание.

– Молоко стоит очень дорого. – Ее хриплый голос нарушает тишину.

– Мы знаем. – Жан-Люк снова ей улыбается. – Но это для ребенка, и мы готовы заплатить.

– Попробую достать вам немного. Дайте мне еще один франк, и я спрошу у племянника. Он фермер.

– Спасибо. Мы очень благодарны вам за помощь.

Жан-Люк достает монетку.

– Как зовут ребенка? – Она снимает очки и убирает их обратно в карман.

– С…, – начинаю я, но Жан-Люк быстро прерывает меня.

– Серж, – говорит он.

Я тут же замолкаю, оставляя имя Самюэль при себе. Я должна научиться соображать быстрее. Естественно, еврейское имя моментально бы нас выдало.

– Серж, – медленно повторяет женщина, будто пробуя имя на язык. – Хорошее имя.

Она выходит из-за стойки, медленно волоча ноги, и мы идем за ней вверх по лестнице. В конце темного коридора на втором этаже она останавливается и достает ключ, висящий на цепочке на ее запястье.

– Pour monsieur, – объявляет она, открывая дверь, за которой мы видим маленькую кровать, прижатую к окну.

– Merci, madame. – Жан-Люк заходит в комнату.

Она тут же следует за нами, поворачивается и смотрит на меня, прежде чем продолжить путь вдоль коридора до следующей двери.

– Et pour madame.

Она произносит слово madame с издевкой, но я высоко держу голову, когда осматриваюсь вокруг. Всю комнату занимает односпальная кровать.

– Для вас и для ребенка.

Я вхожу в комнату, по моей спине пробегают мурашки. Не сказав больше ни слова, она закрывает за мной дверь. Внезапно я чувствую себя очень одиноко. Бросаю взгляд на кровать, укрытую потрепанным темно-коричневым покрывалом, и ложусь на нее с ребенком в руках. Скрип старых металлических пружин заставляет меня подскочить, и я быстро встаю. Мягкий стук в дверь заставляет меня снова подпрыгнуть.

Это Жан-Люк.

– Он проснулся?

– Нет. – Я отстраняю сверток с ребенком от груди и смотрю на темные пряди гладких волос, закрывающих его лоб. – Как долго дети обычно спят?

– Я не уверен, но прошло уже двенадцать часов.

Жан-Люк протягивает руки, и я передаю ему малыша. Что же такого мама дала ему, что он так долго спит? Надеюсь, она знала, что делает. Я наблюдаю, как Жан-Люк кладет ребенка на кровать и разворачивает одеяло, оставляя его в одной серой шерстяной распашонке. Я смотрю на его коротенькие ножки, похожие на мрамор – сеть тонких вен просвечивает сквозь его практически прозрачную кожу. Его крошечные ступни обуты в вязаные ботиночки, его руки подняты к голове, он выглядит брошенным. Я игриво щекочу его пятку. Он такой теплый, но совсем неподвижный. Я наклоняюсь и мягко дую на его ресницы.

Ребенок даже не моргает.

– Он ведь в порядке, правда?

– Он дышит. Нужно, чтобы он проснулся. Прошло уже достаточно времени.

Жан-Люк берет крошечное тельце, прикладывает его к груди и похлопывает ребенка по спине. Он ходит туда-сюда по комнате, продолжая гладить малыша по спине, вверх-вниз.

– Самюэль, réveille-toi. Просыпайся, пожалуйста.

Я жду, затаив дыхание.

Он аккуратно отнимает его от груди и вытягивает его на руке.

– Принеси мокрое полотенце.

Я достаю одно из полотенец, которые для нас собрала мама, и бегу в туалет. Пока я мочу его в холодной воде, молюсь про себя: Пожалуйста, Господи, я никогда больше ни о чем не попрошу, только пусть он проснется. Пожалуйста, Господи.

Когда я возвращаюсь в комнату, Жан-Люк сидит на кровати мертвецки-бледный, ребенок лежит на его коленях. Он вытирает лицо Самюэля и задерживается на его веках. Все, что я слышу – тяжелое глубокое дыхание Жан-Люка.

У ребенка дергается носик. Затем движение становится более заметным – он морщит нос, его маленький лобик нахмуривается. Внезапно тишину нарушает пронзительный вопль.

Жан-Люк улыбается, чувствуя облегчение.

– Наверное, у него плохое настроение после долгого сна. Давай его покормим.

Я облегченно выдыхаю. Спасибо, Господи. Спасибо.

Готовлю бутылочку с остатками молока, которое мы взяли с собой, и передаю ее Жан-Люку, наблюдаю, как он садится на кровать и кладет соску в открытый рот ребенка.

– Тише, малыш. Вот он твой обед, тише.

Плач сменяется повторяющимися чмокающими звуками. Я тут же успокаиваюсь и сажусь на кровать. Почему я передала бутылочку Жан-Люку, если могла покормить Самюэля сама? Наверное, я еще не до конца освоилась.

Когда бутылочка пустеет, Жан-Люк откидывается на кровать, его голова упирается в изголовье, а ребенок лежит на нем, прижавшись щекой к груди. Руки неуклюже тянутся вперед, когда Самюэль пытается засунуть руки себе в рот.

Стук в дверь заставляет меня подпрыгнуть.

– У меня есть детская кроватка, – раздается визжащий голос за дверью.

Я отвожу взгляд от ребенка и встаю, чтобы впустить старуху.

Но она открывает ее прежде, чем я успеваю дойти, в руках у нее маленькая деревянная кроватка.

– И ужин готов.

– Спасибо. Это очень любезно с вашей стороны.

Я забираю у нее кроватку и закрываю дверь, пока она не успела войти в комнату и увидеть, что Жан-Люк сидит здесь.

– Она просто нас проверяет.

Он встает с кровати.

– Мы оставим его здесь и пойдем поесть. Все будет в порядке. Мы быстро.

– Оставим? Разве мы не можем взять его с собой? Я беспокоюсь.

– Мы же не хотим привлекать к себе внимание.

– Можно мне его подержать?

– Позже. Сначала мы должны поесть.

Жан-Люк кладет его в кроватку, но ребенок не выглядит ни капельки уставшим, он все еще увлечен попыткой запихнуть пальцы себе в рот.

– Кажется, он не наелся, – говорю я Жан-Люку. – Мне кажется неправильным оставлять его здесь одного. Пожалуйста, давай возьмем его с собой.

– Я не думаю, что это хорошая мысль, Шарлотта. Люди запомнят нас, если увидят ребенка.

– Самюэль… Серж, – шепчу я, наклоняясь над койкой, примеряя имена.

Он на секунду замирает, его движения замедляются, когда он смотрит на меня. Я нежно глажу его животик. Малыш тянется к моей руке, не отводя от меня глаз.