Онлайн книга «Черный воздух. Лучшие рассказы»
|
С головой погруженный в подобные мысли, завороженный причудливой музыкой ветра и уличного движения, я сбился, потерял счет перейденным улицам. Стоило сойти с тротуара на проезжую часть, мимо – вжик! – едва не задев меня, пронесся автомобиль. Заблудился! – Простите, это K или Пенсильвания-авеню? Спасибо. Спасибо. Фак ю вери мач. С опаской лавировал я между битых бутылок, гвоздей, вьетконговскими бамбуковыми кольями торчащих из досок на тротуаре, низко натянутой проволоки, поддерживающей ветки деревьев или дорожные знаки, куч собачьего дерьма, только и ждущих шанса, подобно пресловутой банановой кожуре подвернуться под ноги и, точно лыжника, отправить меня на проезжую часть, под автобус, машин с совершенно бесшумными электромоторами, полным ходом выворачивающих из-за угла, обдолбанных наркоманов, которым плевать, зрячий ты или слепой, или вообще паралитик, открытых канализационных люков посреди «зебры», бешеных псов, что, высунув морду меж прутьев ограды, смотрят, в кого бы вонзить клыки… О да, все эти и многие другие опасности я одолел, от всех врагов отбился – вот только, крадущийся на цыпочках по тротуару и машущий тростью, будто чертей отгоняя, со стороны наверняка выглядел полным психом. К тому времени, как я добрался до дому, меня просто трясло от ярости. Врубив на всю громкость, какую могли стерпеть уши, «Выходи» Стива Райха (где фраза «Выходи, покажи им» повторяется в цикле бессчетное количество раз), я заметался по квартире, из угла в угол, то ругаясь ругательски, то плача (ох, и щипало же глаза), и все это – под музыку. В голове сложилось не меньше сотни совершенно несбыточных планов расплаты с Джереми Блэзингеймом и его мутными нанимателями, а чтобы избавиться от кофейного вкуса во рту, я чистил зубы добрых пятнадцать минут. Наутро осуществимый замысел родился сам собой. Настало время дать врагу кое-какой отпор. Была суббота, и я мог поработать у себя в кабинете без помех. Войдя, я щелкнул замком портфеля, открыл архивный шкаф и принялся шумно перекладывать внутрь принесенные в портфеле бумаги, а после, гораздо тише, достал и солидную мышеловку, купленную с утра. На тыльной ее стороне я загодя написал: «Попался! Следующий сюрприз смертелен». Взведя мышеловку, я осторожно установил ее позади новой папки, добавленной к содержимому шкафа. Разумеется, все это уходило корнями прямиком в одну из тех самых фантазий подростка, обиженного на весь мир, но сей факт меня не волновал: лучшего способа наказать их и заочно предостеречь в голову не приходило. Когда папку будут вытаскивать из шкафа, мышеловка прищемит похитителю пальцы, а еще определенным образом, так, что никому, кроме меня, не почувствовать, прервет запись. Таким образом, если ловушка сработает, я об этом узнаю. Итак, вот первый шаг и готов. У Пендерецкого, в «Плаче по жертвам Хиросимы», есть момент гробовой тишины, нарушаемой только гулкими, нестройными звуками струн, в то время как целый мир словно застыл в ожидании. Бреясь, порезался: кровью пахнет. Плотник на крыше по ту сторону улицы орудовал молотком, забивая гвозди. Каждая серия из семи ударов завершалась крещендо: «Тук-тук-тук-тук-тук-тук-тук! Тук-тук-тук-тук-тук-тук-тук!» В математике эмоций имеется готовый – бери да пользуйся – способ, формула определения уровня стресса. Возможно, и прочие состояния разума, моменты человеческого бытия, в математике уже описаны? Поздним вечером она пришла ко мне снова, за компанию с ветром, взвихрившимся вокруг нее в проеме распахнутой двери. Время близилось к полуночи, ветер был холоден, буен, барометр падал. Надвигалась гроза. – Захотелось с тобой увидеться, – объяснила она. Меня охватило сильнейшее возбуждение – от страха и от удовольствия, и я ни за что не сумел бы сказать, какое из чувств сильнее, а вскоре не смог бы и провести между ними границу. – Прекрасно. Мы вошли в кухню, я налил ей воды, нетвердым шагом обошел ее кругом, однако когда мы худо-бедно принялись обсуждать всякие пустяки, голос мой зазвучал совершенно спокойно. После многих минут пустой болтовни я крепко, весьма крепко взял ее за руку. – Идем. Снова повел я ее за собою в кладовку, по узкой, пахнущей плесенью лестнице на крышу, навстречу ветру, швырнувшему в нас горстью увесистых, крупных дождевых капель. – Карлос… – Ничего-ничего! Не страшно! Свисту ветра сопутствовал запах ненастья – влажной пыли, разогретого солнцем асфальта и электричества в воздухе. Издали, с юга, донесся негромкий рокот громового раската. – Ливень вот-вот начнется, – снова решилась заметить она, повысив голос, чтобы перекричать ветер. – Спокойно, – велел я, крепче прежнего стиснув ее ладонь. Порывы ветра пронизывали одежду насквозь. В груди, мешаясь со страхом и гневом, креп, набирал силу тот самый электризующий душевный подъем, что пробуждает во мне гроза. Стоя лицом к ветру, поднимавшему дыбом волосы, я держал ее за руку и ждал. – Слушай, – сказал я, – смотри. Почувствуй грозу. И вот, со временем, сам я почувствовал – нет, не почувствовал, увидел, увидел! – внезапную судорожную вспышку света, молнию. – Ага, – вслух протянул я, считая в уме. Гром докатился до нас спустя секунд этак десять. Гроза всего в паре миль… – Рассказывай, что видишь, – скомандовал я и услышал в собственном голосе нескрываемое оживление. – Э-э… грозу… грозу с ливнем, – отвечала она, не понимая моего нового расположения духа. – Тучи очень темны, висят низко, но местами среди них видны довольно большие прорехи. Как будто огромные каменные валуны катятся по небу. И молния… вот! Заметил? Я вздрогнул. – Молнии я вижу, – с широкой улыбкой пояснил я. – Пусть на зачаточном уровне, но свет от темноты отличу. А еще вижу любые кратковременные вспышки. Как будто солнце включилось и тут же выключилось. – Да, в своем роде похоже, только свет имеет форму ломаных белых линий, ветвящихся, тянущихся от туч к земле. Наподобие той твоей модели разлета субатомных частиц, смятой проволочной скульптуры, белой, как солнце, на миг вонзающейся в землю, яркой настолько же, насколько гром громок. Голос ее чуть подрагивал, чуть сбивался на хрипотцу, и в хрипотце этой явственно чувствовалось возбуждение, токами электричества струившееся меж наших рук, из ладони в ладонь, а еще предвкушение, и любопытство, и… даже не знаю, что. Свет… БЛАМ—М! Раскат грома, точно огромный кулак, обрушился прямо на нас, и она вздрогнула, но я только захохотал. – А это уже совсем рядом! – в испуге воскликнула она. – Мы в самом центре грозы! Совладать с хохотом я не смог бы, даже если бы захотел. – Еще! – крикнул я. – Шевелись, шевелись! И молния, будто по повелению какого-то мистика, заклинателя гроз, рассеяла окружавшую нас темноту. |