Онлайн книга «Черный воздух. Лучшие рассказы»
|
Бескрайний ледник казался россыпью белых холмов, подступающих к городу с севера и запада. Вытекавшая из-подо льда река Чарльз сердито бурлила, пробивая себе путь в моренной гряде, но в сравнении с громадой ледникового языка казалась совсем крохотной, всего лишь сточной канавой после грозы. Ослепительно белые глыбы льда, рухнувшие с языка, оставили на его поверхности свежие голубые шрамы и закупорили немалую часть речного русла внизу. Пройдя вдоль гребня морены, Алекс оказался над склоном ледника. Слева простиралась зона развалин – разрушенных улиц, свежей земли, открытых солнцу подвалов, а дальше, за нею, виднелись Олстон и Брайтон, по-прежнему шумные, многолюдные, оживленные. Внизу, под ногами, уходил вдаль островерхий курган из земли пополам с битым камнем и прочим мусором, справа тянулись вдаль безжизненные, суровые льды с вкраплениями эрратических валунов. Глядя вперед, трудно было поверить, что обе половины пейзажа принадлежат к одному и тому же миру. Вот это да… Осторожно спустившись вниз с крутого, сыпучего внутреннего склона морены, Алекс двинулся своей дорогой. Странное же это место, стык ледника и морены! Местами подточенная снизу, морена широкими веерами осыпалась на лед, и поди разбери, надежен ли путь, не прячутся ли под слоем земли коварные трещины? Кое-где подтаявший лед нависал над землей толстой коркой, орошая капелью серые лужи внизу. В одной из таких невысоких сырых пещер Алекс набрел на автомобиль, ободранный до металла и расплющенный в блин. Однако в прочих местах лед просто шел под уклон, спускаясь на щебень морены ровным, без единого зазора, словно бы пригнанным плотниками пандусом. Миновав впадину между льдом и землей, Алекс добрался до одного из таких участков, шагнул пошире и поднялся на белый склон, плавно изогнутый кверху. Здесь Алекса, как всегда, охватил трепет. Вот он и на леднике… Выпуклый боковой склон был довольно крут, но изо льда торчали тысячи осколков щебня. Нагретый солнцем, каждый камешек погружался в собственное гнездо, а за ночь вмерзал в лед намертво, и все это повторялось день ото дня, пока большая часть щебня не ушла под поверхность на добрые три четверти. Таким образом, ледник покрылся чем-то вроде причудливо бородавчатой каменистой шкуры, надежно цеплявшейся за рваные подметки башмаков Алекса. Тут и захочешь – не поскользнешься, а значит, слишком крутых склонов на леднике для него нет. Хруп, хруп, хруп… Тончайшие арабески льда рушились, рассыпались в прах под ногами на каждом шагу. Так Алекс менял лицо ледника, становился частью его жизни. Частью его существа. Едва боковой склон начал выравниваться, впереди появились первые серьезные трещины. Глубокие, темно-синие, эти расселины были очень опасны, и по неширокой полоске льда, отделявшей две из них друг от друга, Алекс шел не спеша, внимательно глядя под ноги. Подобрав булыжник с кулак величиной, он швырнул камень в расселину, что пошире. Кланк… кланк… плюх. Передернувшись, Алекс двинулся дальше, вполне удовлетворенный обычным ритуалом. Благодаря бросаемым вниз камням он знал, что на дне ледника имеются воздушные полости, скопления воды, ручьи, стекающие в русло Чарльза… одним словом, смертельно опасный подледный мир. Упадешь – наружу больше не выберешься. От этого казалось, будто лед излучает некую злую магию, зловещий внутренний свет. Наверху идти сделалось легче: хруп, хруп, хруп – по полого-волнистой, изломанной, усеянной щебнем равнине. Леды, лед, миля за милей, миля за милей… Оглянувшись назад, в сторону города, Алекс увидел справа громады Хэнкок-тауэр и Пруденшл-тауэр, а слева, чуток пониже, башни Массачусетского Технологического, тянущиеся к проносящимся по небу тучам. Ветер над ледником заметно окреп, так что шнурок капюшона пришлось затянуть потуже. В приглушенный свист ветра вплеталось журчание мириадов струек воды, крохотных ручейков, бегущих по руслам, проточенным во льду. Обычное дело: ручьи в ложбинках, избороздивших простор каменистого луга… и в то же время все совершенно иначе. К примеру, эти ручьи впадали в расселины и воронки, проточенные во льду, и тут же исчезали из виду. Заглянув вниз, в округлое жерло такой воронки, трудно было остаться равнодушным к открывшемуся зрелищу – множеству пузырьков воздуха, воздуха, многие-многие годы тому назад застывшего в толще ярко-синего льда. Острые, зубчатые глыбы сераков [51] сверкали на солнце свежими, чистыми гранями. Среди них темнели хаотические россыпи валунов – огромных, порой не меньше жилого дома в величину. Двигаясь дальше, Алекс прятался то за одним, то за другим. Время от времени сюда забредали банды мальчишек из Кембриджа, а этих следовало опасаться. Главное дело – заметить их прежде, чем они заметят тебя. Так Алекс прошел в глубину ледника еще милю с чем-то. Здесь лед, огибая особо громадный валун, вздыбился вверх полукруглой стеной высотой футов около десяти – еще одна причуда ледника, одно из сотен самых разнообразных поверхностных образований. В брешь между камнем и льдом Алекс вогнал несколько бесхозных досок, найденных неподалеку, и вышла у него неплохая скамейка, укрытая от западных ветров. Из плоских камней получился прекрасный пол, а в углу он устроил даже небольшой очажок. Всякий раз, как Алекс разводил в очажке костер, плоские камни под ним уходили еще чуточку глубже в монолитный, ни перед чем другим не отступающий лед. Однако на этот раз хвороста для костерка не хватило, и Алекс, спрятав руки поглубже в карманы, просто уселся на скамью, лицом к городу. Вид с ледника открывался на несколько миль. Над валуном свистел ветер. Солнечные лучи, пробивавшиеся сверху сквозь облака, отражались от ледяной глади. По большей части укрытые тенью, нагромождения валунов и торосов слегка отливали розовым – из-за особого вида микроводорослей, способных жить даже там, где нет ничего, кроме пыли и льда. Розовые водоросли, лазурь сераков, серый лед, белые пятна – снег либо солнечный свет… Цепляющее верхушкой свинцовые тучи, синее здание Хэнкок-тауэр вдали тоже казалось одним из сераков. Привалившись спиной к дощатой стене, Алекс засвистел одну из арий Пиратского короля [52]. С тем, что кошка не в своем уме, в доме были согласны все. Лоск цивилизации, обретенный Стеллой в общении с псом, оказался непрочен, и при любом громком звуке – звонке телефона, хлопанье дверью – она подскакивала, будто ужаленная, в прыжке вспоминала, что данный конкретный звук опасностей за собой не влечет, садилась и принималась вылизывать шерстку, делая вид, будто даже не думала никуда прыгать. Не кошка – сплошные обнаженные нервы. Еще Стелла крайне настороженно относилась к людям поблизости, хотя со временем полюбила, чтоб ее гладили. Поэтому на нее нередко накатывало странное, двойственное настроение: подойдя к кому-либо из домашних, она коротко, вопросительно мявкала, а затем, если откликнуться на зов и потянуться к ней, отступала на шаг-другой, так, что не дотянуться, вновь подавала голос, но с каждым твоим движением отступала дальше и дальше, пока в конце концов не подпустит на расстояние вытянутой руки, либо, решив, что дело не стоит риска, не поспешит удрать. Отец неизменно смеялся над этакой двойственностью чувств. |