Книга Шпага д'Артаньяна, или Год спустя, страница 157 – Ораз Абдуразаков

– О! – снова произнёс де Сент-Эньян.

– Да, да! Это не самообман, не прихоть, поверь мне: я пытался избавиться от наваждения – не вышло. Лавальер была для меня наваждением, Атенаис – наверное, страстью; что до Кристины – она моя любовь, моя религия!

– Какой пыл, мой король! Почему же до сих пор ваше величество не сказали ей об этом? Какая женщина устоит…

– Открыться ли тебе? А впрочем, слушай: я замечаю, что она – единственная из придворных дам, кто взирает на меня без восторга.

– Возможно ли, государь? – запротестовал де Сент-Эньян.

– Помолчи! Я говорю то, что вижу, и кто знает о том лучше меня, коль скоро я всё время наблюдаю за ней, открыто и исподволь? Я ей безразличен как мужчина – это истина из истин. Не понимаю, что тому причиной – скромность, гордость или преданность королеве, но это так.

– А господин капитан…

– О, его-то она любит, это очевидно. Как же я до смешного добр, что терплю это: в истории Франции были властители, бросавшие за такое в темницу. О, Генрих Второй – вот это был король: Диана де Пуатье предпочла ему Монтгомери, и тот сгнил в каменном мешке.

– Ваше величество хотели бы последовать сему похвальному примеру? – перепугался фаворит.

– Пока рано об этом говорить, ясно одно: д’Артаньян изменил мне.

– Бесспорно, государь, однако да будет мне позволено заметить, что этот факт, столь очевидный для вашего величества, несколько ускользает от понимания самого д’Артаньяна, да и большинства свидетелей тоже.

– Но не твоего? – признательно уточнил король.

– Я весь в воле вашего величества, – уклончиво, но с видом непоколебимой твёрдости ответствовал де Сент-Эньян.

– Тебя мне будет предовольно, – загадочно заметил король, отворачиваясь к запертому окну.

– Он дорого заплатит за своеволие, – посулил он пейзажу, открывшемуся высочайшему взору за стеклом, – он падёт так низко, как только возможно для человека, возымевшего дерзость объявить войну королю. Проклятый юнец! А я-то за один лишь год сделал для него больше, чем для старшего – за всю его жизнь, и чем он отплатил мне? Неблагодарный! Похитил у меня душу, надругался над моим чувством, посмеялся надо мною, своим королём… Да я буду поистине жалок, если не отомщу. И пусть глупцы твердят, что месть недостойна монарха – как раз в этом случае она, драгоценная месть, может составить славу самого честолюбивого владыки. Ведь мне придётся иметь дело не с рядовым вассалом, а с д’Артаньяном; суметь же поквитаться с д’Артаньяном – о, это дорогого стоит. Чёрт побери, разве не о том же бесплодно мечтали Ришелье, Кромвель и Мазарини? Но где они потерпели поражение, там я восторжествую, и пусть молчат Небеса; видит Бог, я всё сделал для того, чтобы он полюбил меня и был предан; коль скоро он пренебрёг честью служения короне, он погибнет… Я прав?

Последний вопрос был, понятно, адресован де Сент-Эньяну, но тот чуть дольше протянул с ответом, нежели намеревался ждать король, поэтому он ответил себе сам:

– Конечно, прав. А ты привёз то, что обещал?

– Привёз, ваше величество.

– Отлично, граф. Так что же?

– Простите, государь?

– Ну, что там?

– Там?

– Костюм! Что это за костюм?

– Ах, государь… Право, не знаю.

– Не знаешь? – искренне поразился Людовик, сделав нетерпеливый жест.

– Персерен не пожелал открыть мне этот секрет.

– Да неужели? – улыбнулся король. – Он по-прежнему вместилище тайн, наш старик?

– Скала, ваше величество, и та могла бы выболтать больше, чем этот портной.

– Пусть так, но разве не ты вёз платье от самого Парижа?

– Вообразите, что нет, государь, – с отчаянием в голосе отвечал де Сент-Эньян, – господин Персерен принял меня чрезвычайно сухо, но одно то, что этой чести не удостоились герцоги и пэры, бывшие там одновременно со мной, преисполнило меня радостью всепрощения…

– Пэры, вот как? – нахмурился король. – Тебя видели в Париже?

– О нет, государь, это я их видел: я воспользовался чёрным ходом.

– Ааа! – протянул король, делая фавориту знак продолжать.

– Итак, я довольствовался малым. Правда и то, что Персерен согласился сшить точную копию маскарадного одеяния капитана мушкетёров.

– Хорошо, – кивнул король, с живым интересом внимавший рассказу графа.

– Но дальше всё пошло совсем не так, как я рассчитывал, государь, – скорбно произнёс де Сент-Эньян, – ибо, явившись к Персерену на следующий день, то есть сегодня, я увидел свой костюм, это верно, зато не нашёл вашего.

Чело Людовика XIV заволокли тучи.

– Вот как?

– Да, и когда я с должным возмущением и приличествующей рангу посланника вашего величества строгостью спросил портного, что сие означает, он весьма нахально заявил мне, что графу де Сент-Эньяну не может быть никакого дела до покроя королевского костюма, а если ненароком и есть, то его, Персерена, мол, это нимало не трогает. Ах, государь, вы понимаете, что, услыхав такое из уст пусть и королевского, но всё же не более чем портного, я не стерпел. Я по природе своей человек мирный, и выдержка у меня отличная, но тут уж я вскипел и пригрозил Персерену, что велю арестовать его именем короля, а потом самолично обыщу его дом снизу доверху, но найду костюм.

– Так и сказал? – спросил король сквозь смех.

– Слово в слово, государь, и надеюсь, что не прогневал этим ваше величество, потому что лучше бы я этого не говорил. Но я всего лишь стремился в точности исполнить поручение.

– Что же случилось дальше?

– А то, ваше величество, что этот зловредный господин принялся созывать своих подмастерьев так, будто он Помпей или Конде на поле брани. Тут же сбежалась целая свора этих бездельников, и тогда Персерен с оскорбительной любезностью объявил мне, что выйти из дому и кликнуть стражу мне придётся через трупы полутора десятков его людей.

– И ты убил их? – усмехнулся король.

– Скорее они избили бы меня до полусмерти, найди на меня блажь взяться за шпагу, ибо все как на подбор оказались крепкими парнями, да и вооружены были отнюдь не напёрстками. Портновский аршин вроде бы и безделица против миланского клинка, но когда дюжина таких палок готова обрушиться на тебя со всех сторон разом по первому сигналу выжившего из ума старика, поневоле начинаешь задумываться о стратегии…

– И твоя стратегия подсказала тебе отступить, – подытожил король.

– Признаюсь, что так, ваше величество, я сдался на милость их полководца, изъявив готовность принять его условия. Они были, уверяю вас, почётными, государь.

– Послушаем.

– Итак, мне сохранялись жизнь, свобода, чины, титулы, имущество и доброе имя моих предков. Взамен победитель требовал одного: костюм вашему величеству должен доставить один из его подмастерьев в отдельном экипаже.