Книга Хорошая дочь, страница 93 – Карин Слотер

— Ладно, хочешь знать, зачем я сегодня здесь застряла? Потому что я просто не могу поверить, как ты могла так похерить свою жизнь.

Чарли фыркнула так сильно, что из носа у нее закапала кровь. Она вытерла ее пальцами.

— Потому что твоя-то жизнь такая охеренная?

— Ты не представляешь, что…

— Ты удрала от нас за тысячу миль. Ты никогда не перезваниваешь папе, не отвечаешь на письма Бена и не звонишь никому из нас, раз уж на то пошло. Ты, по всей видимости, постоянно летаешь в Атланту, а оттуда до нас всего два часа, и ты никогда…

— Это ты мне сказала не общаться с тобой. «Ни ты, ни я не сможем построить свою жизнь, если всегда будем оглядываться назад». Это твои слова.

Чарли покачала головой, отчего Сэм только сильнее завелась.

— Шарлотта, ты весь день провоцируешь эту ссору. Хватит качать головой, будто я какая-то умалишенная.

— Ты не умалишенная, ты просто последняя сука. — Чарли скрестила руки. — Я сказала, что мы не должны оглядываться назад. Я не сказала, что мы не должны смотреть вперед или пытаться вместе двигаться вперед, как и положено нормальным сестрам.

— Прости, если я не прочитала это между строк твоего плохо сформулированного обличительного письма по поводу состояния наших неудавшихся отношений.

— Ну, тебя ранили в голову, поэтому, видимо, у тебя дырка как раз в том месте, где раньше была обработка обличительных писем.

Сэм сжала руки. Она не собирается взрываться.

— У меня есть это письмо. Выслать тебе копию?

— Да, пожалуйста, сходи в копировальный центр, скопируй его для меня с двух сторон, а потом засунь в свою тощую нью-йоркскую задницу.

— Зачем копировать с двух сторон письмо из одной страницы?

— О господи! — Чарли ударила кулаком по столу. — Ты и дня не пробыла здесь, Сэм. Почему тебя вдруг так беспокоит моя жалкая, несчастная, ничтожная жизнь?

— Я эти эпитеты не употребляла.

— Ты просто докапываешься до меня. — Чарли ткнула пальцем в плечо Сэм. — Тычешь и тычешь в меня, будто иглой.

— Неужели? — Сэм проигнорировала вспышки боли от каждого тычка Чарли. — Это я до тебя докапываюсь?

— Спрашиваешь меня про Бена. — Она ткнула ее сильнее. — Спрашиваешь меня про Расти. — Ткнула еще раз. — Спрашиваешь меня про Гека. — И еще раз. — Спрашиваешь меня про…

— Хватит! — заорала Сэм, ударив Чарли по руке. — Почему ты, мать твою, такая враждебная?

— Почему ты, мать твою, такая назойливая?

— Потому что ты должна была быть счастлива! — Сэм кричала, сама шокированная вырывающейся наружу правдой. — Мое тело не слушается! Мой мозг… — Она вскинула руки вверх. — Исчез! Все, что я должна была делать, исчезло. Я не вижу. Не могу бегать. Не могу двигаться. Не могу обрабатывать информацию. У меня нет чувства легкости. Нет чувства комфорта — никогда. И каждый день, каждый гребаный день я говорю себе, Шарлотта, что все это неважно, потому что ты смогла убежать.

— И я убежала!

— Ради чего? — кипела Сэм. — Ради того, чтобы препираться с Кулпепперами? Чтобы превратиться в Расти? Чтобы тебя били по лицу? Чтобы разрушить свой брак? — Сэм смахнула на пол стопку журналов. Задохнулась от разреза2вшей руку боли. У нее свело бицепс. По плечу прошла судорога. Она наклонилась к столу, не дыша.

Чарли шагнула вперед.

— Не надо. — Сэм не хотела, чтобы она ей помогала. — Ты должна была иметь детей. Ты должна была иметь любящих друзей и жить в красивом доме со своим чудесным мужем, а не похерить все это с каким-то никчемным придурком типа Мейсона Гекльби.

— Это…

— Это несправедливо? Это неправда? Это не то, что произошло с Беном? Это не то, что произошло в колледже? Это не то, что происходило каждый раз, когда тебе хотелось убежать, потому что ты вечно винишь себя, Чарли, а не я. Я не виню тебя за то, что ты убежала. Гамма хотела, чтобы ты убежала. Я умоляла тебя бежать. А в чем я тебя виню, так это в том, что ты прячешься — от своей жизни, от меня, от собственного счастья. Ты считаешь, я закрытая? Я холодная? Да тебя сжирает ненависть к себе. От тебя прямо несет ненавистью к себе. И ты считаешь, что единственный способ разобраться со своей жизнью — разложить всех и все по отдельным коробочкам.

Чарли ничего не сказала.

— Я далеко, в Нью-Йорке. Расти в своей вечной борьбе с ветряными мельницами. Бен здесь. Мейсон там. Ленор, черт возьми, где там она у тебя. Так нельзя жить, Чарли. Ты не создана для такой жизни. Ты такая умная и трудолюбивая, и ты всегда была настолько неутомимо радостная, что это даже раздражало. — Сэм помяла плечо. Мышцы горели. — Что случилось с той Чарли? Ты же убежала. Ты спаслась.

Чарли смотрела в пол. Сжала зубы. Тяжело дышала.

Сэм тоже. Она чувствовала, как быстро поднимается и опускается грудная клетка. Ее пальцы дрожали, как застрявшая секундная стрелка на часах. Ей казалось, что мир летит в бездну. Зачем Чарли ее провоцирует? Чего она добивается?

Ленор постучала в открытую дверь.

— У вас все в порядке?

Чарли покрутила головой. Из ее носа капала кровь.

— Мне вызвать полицию? — пошутила Ленор.

— Вызови такси. — Чарли схватила ручку ящика. Приподняв и дернув, открыла его. Деревянная панель разлетелась. Письма Захарии Кулпеппера рассыпались по полу. Она сказала: — Поезжай домой, Саманта. Ты была права. В этом городе ты становишься слишком злобной.

Сэм сидела напротив Ленор на диванчике дайнера ^[19], где они оказались единственными посетителями. Она медленно окунала свой чайный пакетик в чашку горячей воды, принесенную официанткой. Она чувствовала на себе взгляд Ленор, но не знала, что сказать.

— Я могу отвезти тебя в больницу, так будет быстрее, — предложила Ленор.

Сэм покачала головой. Она лучше подождет такси.

— Не хочу тебя задерживать.

Ленор держала чашку кофе двумя руками. Ногти аккуратно подстрижены и покрыты прозрачным лаком. Единственное кольцо — на указательном пальце правой руки. Она перехватила взгляд Сэм и пояснила:

— Это подарок твоей мамы.

Сэм подумала, что мама вполне могла бы носить такое кольцо: необычное, не то чтобы красивое, но по-своему яркое.

— Расскажи мне о ней, — попросила Сэм.

Ленор подняла руку, разглядывая кольцо.

— Лана, моя сестра, работала с ней в «Фермилабе». Они были не в одном отделе и даже не на одном этаже, но незамужним девчонкам тогда не позволялось жить поодиночке, и университет поселил их вместе. И только на этих условиях моя мать разрешила Лане там работать: чтобы к ней не приставали вечно озабоченные ученые.