Книга Дни стужи, страница 7 – Кора Клеменс, Максим Макаренков

– Что это дед тропку забросил? – недовольно пробурчал Стас в спину Ивану.

Ходить по рыхлому снегу он не любил, хромота давала о себе знать сильнее, чем обычно, начинало похрустывать колено, и Стас становился желчным и раздражительным. Хотя Харитону он ничего не скажет. Незачем заставлять Стеклянного деда нервничать. Начнет суетиться, бросится за лопатой, будет бормотать, что все стеклянное кругом, заденешь – звенит, а вот потому и сидел в дому, а гостям-то как ходить, а ежели не чистить, то никак не ходить, но стеклянное снегом обсядет, вот и видно будет, куда не ходить…

Когда дед становился таким, Стасу делалось очень неловко. И почему-то стыдно. Он-то помнил Харитона другим, еще не полусумасшедшим Стеклянным дедом, которому чудом удавалось держать свой разум на самом краешке безумия. Когда они познакомились, Стас еще не был Хромым, а про Харитона ходили легенды, и Старшой лично следил за очередностью его смен и перерабатывать не давал. Был Харитон лучшим из слухачей – умел поймать направленную мысль с такой точностью и ясностью, какая другим и не снилась. Только через него Старшой связывался с дальними постами и отрядами, отправленными с особыми поручениями. Только он дежурил или страховал других слухачей во время самых опасных дел, когда от любого случайно пойманного слова-образа зависела жизнь порубежников.

Словом, был Харитон оберегом московских порубежников, человеком важным и нужным, при этом оставался нормальным мужиком, скромничал, служил не за страх, и даже не за награды, а за совесть, потихоньку готовил себе смену да копил на домик в ближайших посадах.

Пока что-то его не выжгло. Что – точно никто не знал. Стас узнал о беде только вернувшись с патрулирования, а увидел Харитона в лазарете спустя несколько месяцев. И охнул.

Кряжистый неторопливый мужик, всегда казавшийся чуть задумчивым, на что многие и ловились, превратился в высохшего суетливого старичка с нездоровой зеленоватой кожей. Он непрерывно мелко семенил по коридорам лазарета и бормотал надтреснутым голосом:

– Стекло. Осторожно. Осторожно надо. Бьется. Колючее. Колючее стекло. Повсюду. Оно невидимое, но черное.

И все время стряхивал какой-то тряпочкой что-то невидимое с больничной пижамы. Сестры сказали, что Харитон стряхивает невидимые, но очень острые мелкие осколки. Если Харитон начинал говорить о черном стекле, значит, дело совсем плохо, придется его поить настоями.

Так и прилепилось к нему прозвище Стеклянный дед. Порубежники вздыхали, поначалу навещали Харитона часто, потом, как оно всегда и бывает, все реже и реже – закручивались дела, служба шла. И вот однажды Стас решил навестить Стеклянного деда и узнал, что в лазарете его нет. Не было его и в богадельне, где доживали свои дни безнадежно увечные и скорбные головой порубежники.

Оказалось, Харитон все же пришел в себя, насколько это было возможно, Старшой выхлопотал ему пенсию, да еще и в обход всех приказов и распоряжений выходное пособие, которого хватило на скромное жилье. Все думали, что Стеклянный дед уедет, как хотел, в посад, но он собрал невеликий свой скарб и поселился почему-то в заброшенном доме в китайгородских переулках. Деньги же положил в банк, откуда аккуратно снимал небольшую сумму каждый месяц и тратил ее на еду и редкие книги о старой Москве, которые выискивал повсюду.

Правда, частенько на него находило, и тогда он бродил потерянный меж домов и бормотал о стекле, которое надо обходить, о том, что очень страшно порезаться, и рассказывал о таких местах, что даже у Стаса и Ивана мурашки бегали.

В такое время он плохо понимал, кто он и где, тыкался в каждую подворотню, а если его задевали, плакал, что могут разбить, и жаловался, что его уже раскололи на кусочки и он ищет отлетевшие осколки.

Немногочисленные соседи знали, что Стеклянный дед – существо безобидное, обматывали ему руки мягкими тряпицами и отводили домой. Несколько раз, в самые морозы, Иван и Стас забирали его к себе домой, отогревали, откармливали и сидели ночами, слушая несвязные жутковатые рассказы.

Впрочем, иногда Харитон пропадал на несколько дней, а один раз исчез на три недели. Никто его не видел, друзья сбились с ног, а в один прекрасный день нашли его сидящим на лавочке у дома. Где его носило, дед так и не сказал, только блаженно щурился да хрумкал свежим яблочком.

– Ладно, пришли уже, – просопел Иван, перекладывая из руки в руку тяжелую корзину. – Смотри, следов нет, – Стас ткнул тростью в заметенные снегом ступени.

– И света нет, – Иван кивнул на темное окно первого этажа.

Рядом с окном торчала кривая загогулина печной трубы – печку деду соорудили порубежники, скинувшись на хорошего печника. Дрова же Харитон заказывал сам, всегда у одного и того же мужика из Мытищ. Топил бережливо, и в доме у него всегда было прохладно. Говорил – бодрит и думать легче.

Дымок из трубы тоже не шел.

С трудом открыли тяжелую перекошенную входную дверь. Стас передернул плечами от стылой темноты подъезда. Привычно поднялись по вытертым ступеням, и Иван бухнул затянутой в перчатку рукой в Харитонову дверь.

Тишина.

Ведун повернул ручку, толкнул дверь.

– Стас, открыто.

Случалось с дедом и такое.

– Давай глянем, все ли в порядке. Если нет его, корзину оставим, мясное – на ледник, остальное – на стол.

Жилище Харитона было холодным и темным. И веяло от него тоскливым неуютом. Словно хозяин ушел и не собирается уже вернуться. Почувствовали это оба. Потому смотрели по комнатам внимательно, не пропало ли чего. Отгоняя от себя видение лежащего на кровати бездыханного тела.

Тела не было. Не было и Харитоновой шубы, валенок, шапки. И любимого его оренбургского платка, которым он обматывался в морозы поверх шубейки, говоря, что так ему никакой холод не страшен.

– Вань, а посмотри-ка ты поверху, – постукивая тростью по вытертому полу, попросил друга Стас. Не давала ему покоя какая-то хмарь. Но могло и поблазниться, тут нужен был настоящий сильный ведун.

Иван снял щегольские перчатки, кинул на стол, прижал указательные пальцы к вискам. Закрыл глаза, длинно выдохнул. Пар дыхания поплыл в стылом воздухе, растворился. Новые облачка, и – ведун застыл. Стас видел такое не впервые, но каждый раз напрягался и тревожился за друга.

Наконец облачко дыхания снова появилось, и Стас расслабился. Все это время он безотчетно оглядывался по сторонам, всматривался в густые холодные тени, поглаживая рукоять трости. Ощущения чужеродного присутствия вроде не было, но кто его знает…

Иван с хрустом потянулся, потер руки:

– Нет, Стас, ничего особого. Похоже, дед просто снова ушел в поход и сидит у кого-нибудь, греется.

– И все равно, день-другой подождем и снова заглянем, – упрямо сказал Хромой.

– Заглянем, конечно, – легко согласился Иван, – что не заглянуть-то?

Бывать у Харитона ведун любил, ему нравились бессвязные, но текучие, словно речка, истории деда и его легкое отношение к своему безумию.