Книга Похититель костей, страница 2 – Бриана Шилдс

– Сдается мне, что Нора просто испытывает чувство вины оттого, что один из ее преподавателей убил мою семью, – говорю я, разрезав ботинком кучку палых листьев.

По лицу Брэма пробегает тень.

– Может, это и так, но ей к тому же и не все равно. Ты поймешь сама, когда узнаешь ее получше. – Он ерошит руками свои волосы – и у меня возникает такое чувство, словно я видела у него этот жест уже много-много раз. Я знаю его много лет, поэтому мне едва ли стоит удивляться тому, что он кажется мне таким знакомым. Меня волнует и выбивает из колеи не это, а то, насколько он мне знаком. Потому что очертания его скул, форму его подбородка, нервные движения его пальцев я рассмотрела отнюдь не тогда, когда мы были детьми, а тогда, когда видела мое второе будущее, гадая по сращенной кости моей бабули. Иной возможный вариант, которого Брэм никогда не видал. Для него я всего лишь девушка, которая когда-то вынесла ему несправедливый приговор. Меж тем как он для меня…

– Я могу тебе чем-нибудь помочь? – спрашивает он, глядя то на нож в моей руке, то на дерево у меня за спиной.

Внезапно в памяти всплывает видение – он целует меня в губы. Я чувствую, как вспыхивает мое лицо, и прикусываю щеку, надеясь, что он ничего не заметит.

Он склоняет голову набок и вопросительно смотрит на меня:

– Или ты хочешь побыть одна? Я не хочу тебе мешать.

Он превратно истолковал мое смущение, и это хорошо.

– Ты мне не мешаешь. – Я протягиваю ему нож. Когда он берет его в руки, он легко касается большим пальцем метки любви на моем запястье, и я резко втягиваю в себя воздух.

Глаза Брэма округляются, как будто это прикосновение потрясло его не меньше, чем меня. Он отдергивает руку.

– Тебе его… – Он трет затылок. – Тебе его не хватает?

Поначалу этот вопрос озадачивает меня, но затем я понимаю, что он говорит о Деклане. Ну разумеется, Брэм думает, что это из-за моего чувства к Деклану у меня на запястье есть метка любви – ведь как-никак доведывание сопрягло меня именно с ним. Но от мысли об этом у меня все равно сводит желудок.

– Нет, – отвечаю я, – ничуть. – Предательство Деклана – это как свежий ожог, который начинает болеть от малейшего прикосновения. – Мне не хватает матушки. – При этом я не говорю: «А еще мне не хватает того будущего, которого не было у меня с тобой». В моем сознании теснятся образы Брэма – это не совсем воспоминания, и они не совсем мои. Какие-то из них смутны, размыты, другие четки и удивляют яркостью цветов. Но взятые вместе они вызывают глубокое смятение в моей душе.

Я не могу позволить себе влюбиться в него. Метка любви – это след, оставшийся от моего другого пути, так что со временем она пропадет. То, что не получает подпитки, в конце концов увядает. Если эта метка исчезнет, вероятность того, что Лэтам убьет меня, станет куда меньше.

Брэм бросает на меня еще один странный взгляд, как будто я для него загадка, которую он не может разгадать. Он вертит нож в руках, разглядывая клинок.

– Этот нож изготовил не Косторез, – замечает он. – К тому же он еще и тупой. С ним тебе пришлось бы возиться всю ночь. – Он снимает с шеи кожаный мешочек, достает из него небольшой складной ножик с костяной рукояткой и, открыв его, взглядом показывает на мое семейное дерево. – Можно?

Я киваю и отхожу в сторону. Держа нож параллельно земле, Брэм ловкими, уверенными движениями вырезает на коре имя моей матушки. Я перевожу взгляд с дерева на мышцы его руки, напрягающиеся под рукавом.

Закончив работу, он поворачивается ко мне:

– Ну как?

Он аккуратными печатными буквами вырезал на стволе имя моей матушки – ДЕЛЛА ХОЛТ – и дату ее смерти.

Я чувствую, как по моей груди разливается тепло.

– Отлично, – говорю я, слыша, как мой голос немного дрожит. – Спасибо тебе.

Мне ужасно хочется коснуться его, но вместо этого я сую руки в карманы. Мне придется провести с ним несколько недель, плывя на корабле в Замок Слоновой Кости, и после того, как я увидела ту реальность, в которой мы вместе, мне будет нелегко не искать у него утешения. Не чувствовать, как он берет меня за руку, словно обещая, что отныне он будет удваивать любую мою радость и делить со мной любую мою боль. Но я должна попытаться.

Ведь от этого зависит моя жизнь.

* * *

Мы с Эйми блуждаем по улицам Мидвуда, держась за руки. Солнце скоро зайдет, и небо окрашено розовым и золотым. Мы уже несколько часов пытаемся попрощаться, но ни одна из нас не может подобрать нужных слов. И мы продолжаем гулять, продолжаем болтать о пустяках, как будто будем вместе всегда. Как будто завтра я не сяду на корабль и не уплыву, а Эйми не останется тут, и мы впервые в жизни не сможем видеться каждый день.

Как бы мне ни хотелось притвориться, что все нормально, у меня ничего не выходит.

Куда бы я ни посмотрела, я везде вижу призраки моих родных. Вот матушка выходит из Кущи, держа под мышкой каменную чашу и неся ее так, словно она весит не больше пера; вот бабушка заходит в «Сладкоежку», чтобы купить свои любимые лимонные леденцы; вот мой отец удит рыбу на берегу Шарда с довольной улыбкой на лице. И от этих воспоминаний мое сердце наполняет сладкая тоска.

Но я вижу и другие образы – вот Деклан сплетает свои пальцы с моими, шепча обещания, которые он вовсе не собирался выполнять; вот я стою рядом с матушкой в костнице, глядя на пустой ларец, в котором должны были покоиться кости моего отца; вот я вхожу в мой дом, всегда безопасный и полный любви, и вижу Лэтама, приставившего к горлу матушки нож.

Мидвуд уже никогда не станет для меня таким, каким был прежде. Теперь я даже представить себе не могу, как можно было бы здесь остаться. Но мне невыносима и мысль о том, что я должна уехать.

В конце концов мы с Эйми оказываемся на берегу – наши ноги словно сами принесли нас сюда. Но сейчас слишком холодно, чтобы снимать ботинки и погружать ступни в воду. И мы садимся на траву, кутаясь в наши теплые плащи.

Эйми легко толкает меня плечом.

– О чем ты думаешь?

Наконец-то хоть один откровенный вопрос. Должно быть, она тоже чувствует, как уходит время – так из пригоршни выливается вода, неумолимо сочась между пальцами, как бы ты ни пыталась ее удержать.

И я даю ей такой же откровенный ответ:

– Я жалею о том, что я такая трусиха.

Она поворачивается ко мне, удивленно округлив глаза:

– Почему ты так говоришь?

Я зарываюсь руками в траву и пропускаю травинки между пальцев.

– Эйми, я все время боюсь.

Она какое-то время молчит.

– Боишься чего?

Я вздыхаю. На этот вопрос можно дать столько ответов.

– Что, если Верховный Совет прознает, что, уча меня, матушка нарушила закон? Это погубило бы ее доброе имя. – Я прикусываю губу. – А может, они захотят наказать меня саму.