Онлайн книга «Капитан Михалис»
|
– Как тут не забыть, когда твоя грудь сияет перед глазами, точно солнце! Эмине, сдерживая смех, зашептала ему на ухо. – Силы небесные, неужели это правда?! – вскричал капитан Поликсингис и выпучил глаза. – Ах, бедняга! Его глубоко тронуло несчастье, какого врагу не пожелаешь. А она, вдоволь насмеявшись, приподнялась на постели и задула лампу. Но Поликсингис еще долго лежал, устремив взгляд в темноту… Как же все недолговечно в этом мире! Кир Идоменеас возвращался с заутрени в свою усадьбу, а мысли его витали далеко от Мегалокастро, в других временах, в других краях, между Европой и Азией… Май. Дочери Франдзиса [56] еще спят крепким сном, а священный город гибнет. На рассвете императора окружили турки. И тогда Константин воскликнул: «Неужели не осталось ни одного христианина, который бы снес мне голову?!» Глаза кира Идоменеаса наполнились слезами, он спотыкался о камни, блуждал по глухим переулкам, забрел в порт и, увидев море, повернул обратно. Сегодня к прошлогодней траурной ленте на шляпе он добавил еще одну, широкую, на рукаве. В полдень добрался, наконец, до дома. Сел за стол, позвал Доксанью и объявил ей, что ни обедать, ни ужинать не будет. Затем взял перо, лист бумаги и принялся писать. На этот раз писал одними заглавными буквами и красными чернилами, уподобившись византийским императорам. Нынче его пером водила рука самого Константина Палеолога, взывающего к английской королеве Виктории: «Дорогая кузина Виктория, вот уже 436 лет прошло с тех пор, как меня убили, и я, лежа в земле, жду от христианских царей справедливости… Сколько же можно ждать? Сколько?!» Две крупные слезы скатились по щекам Идоменеаса на лист бумаги. Чернила расплылись. Он схватил другой лист, начал сызнова, держа в одной руке перо, а другой прижимая к глазам платок. Рыдания душили его, и очень хотелось есть, но он не мог прервать свой великий труд. В день большого траура он поклялся не пить, не есть и не курить. Поздно вечером к нему зашел Сиезасыр, тоже как в воду опущенный. Когда он расстался с капитаном Михалисом, жена с братом сидели возле дома за накрытым столом, пили кофе с молоком и сухариками и чему-то весело смеялись. Он поздоровался. Они взглянули на него, но не ответили. Другая бы жена встала, сходила за третьей чашкой, налила бы мужу горячего кофе, предложила отдохнуть после утомительного стояния в церкви. А эта только переглянулась с братцем, подмигнула и прыснула в кулак. Сиезасыр заперся у себя в комнате. В самом деле, так дальше жить нельзя, надо положить этому конец! Сегодня после удачного выступления в церкви он почувствовал прилив храбрости, как будто светлой памяти Константин вдохнул в него новые силы. Да, он мужчина, вот сейчас топнет ногой и покажет им, кто хозяин в доме! – Этот дом – мой Константинополь! – бормотал он. – Этот бездельник хочет разрушить мой очаг, а я этого не допущу!.. Возьму и убью его! Но как только вырвались у него слова «убью его», тщедушный учитель сразу испугался. Не дай Бог, кто услышал! Он выглянул в окно. Жена, привалившись к плечу брата, что-то нашептывала ему на ухо и покатывалась со смеху, а этот красавчик, босой, расхристанный, в одной рубашке, полузакрыв глаза, зевал и сладко потягивался. Сиезасыр отпрянул от окна и упал ничком на кровать. – Нет, так жить нельзя… это не жизнь! – шептал он, кусая губы, чтобы не разрыдаться. Потом вдруг вспомнил слова Михалиса, сжал кулаки и ринулся во двор, боясь, что передумает, вернется с полдороги… – Чего ржете?! – выкрикнул он. Нижняя челюсть у него дрожала. – Молчать! Жена взглянула на него и закрыла рот ладонью, чтобы не расхохотаться. Дьямандис покосился на зятя и зевнул. – А что, учитель, уж и посмеяться нельзя? – лениво проговорил он. – Не сметь мне перечить! – взвизгнул Сиезасыр. – Я тут хозяин! – Расхрабрившись, он топнул ногой. – Мне нужны ключи от дома! – Ты видала? – удивленно обратился к сестре Дьямандис, указывая пальцем на изжелта-бледного учителя. – Вот, полюбуйся! Крутанула муха задом и загадила весь мир. Вангельо не выдержала и звонко рассмеялась. – Заткнись, бесстыдница! – крикнул разъяренный Сиезасыр и подскочил к ней с намерением зажать ей рот. – А ну убери лапы! – взревел Дьямандис и занес кулак над головой учителя. – Убью! При виде этого увесистого кулака Сиезасыр весь съежился. – Вон отсюда! – рычал Дьямандис. – А не то раздавлю, как червя! Ишь, хозяин выискался! Да ты рылом не вышел, чтоб тут распоряжаться! Ключи ему подавай! А пинка в тощую задницу не хочешь, горбун проклятый? Убирайся, пока очки целы! Он схватил беднягу за шиворот и шмякнул о стенку. А Вангельо как ни в чем не бывало распустила длинные волосы и стала расчесывать их подаренным ей к свадьбе гребнем из слоновой кости, искоса поглядывая на брата и мужа. Рядом с этой мерзкой гусеницей красавец Дьямандис кажется еще стройнее, еще мужественнее… Сиезасыр с трудом встал, прихрамывая, доплелся до калитки и только там осмелился повернуться к ним. – Это не жизнь! – сказал он тихо и обреченно. – Надо с этим кончать! – Вот именно! – раздраженно отозвался Дьямандис. – Сил моих больше нет видеть, как ты с утра до ночи путаешься под ногами. В этом доме нам двоим тесно! – И, взглянув на сестру, добавил, – выбирай: или я, или он! У учителя перехватило дыхание. Не спуская глаз с жены, он ждал ответа. Вангельо не спеша взяла в зубы зеленую шелковую ленту, захватив волосы обеими руками, тщательно перевязала их, откинула за спину и только после этого отчетливо произнесла: – С братом я не расстанусь, даже если мир рухнет! – А как же я? – еле-еле выдавил Сиезасыр. Вангельо передернула плечами. Дьямандис захохотал и положил ногу на стоящий рядом стул. – Она ведь тебе ясно сказала! Вали отсюда подобру-поздорову, дорогой зятек! Как он очутился на улице, где бродил целый день, Сиезасыр не помнил. Было ли то землетрясение, затмение солнца или они происходили только у него в голове? Он даже не заметил, что за ним по пятам следовали двое мальчишек – Трасаки и сын Красойоргиса. – Никак топиться пошел! – воскликнул Трасаки. – А ну-ка, посмотрим! Мальчик вчера подслушал, как мать говорила отцу: – Что-то не ладится там у них, видно, обижают твоего брата… А отец ответил: – Ну так пусть утопится, раз не может быть мужчиной! Поэтому сегодня, когда Сиезасыр, шатаясь как пьяный, побрел к морю, Трасаки схватил приятеля за руку и припустился за дядей. – Все! Вот помяни мое слово, с причала прыгнет! Поглядим! |