Книга Его Кукла, страница 8 – Ирина Горячева

Надежды Рисая сбылись и не сбылись одновременно.

Дом в моё отсутствие никто не разграбил. Я по-быстрому собрала кое-что из личных вещей. Только вот абсолютно всю мою одежду двуликий забраковал, как «неподходящую для женщины такого статуса».

Я не хотела знать, что это означало. Поэтому мы просто отправились покупать подходящую.

Как выяснилось, Рисаю запрещено было покидать пределы Призона, но он мог свободно перемещаться между поселениями района.

В тот день мы облетели, кажется, его весь. Побывали в таких местах, о существовании которых за двадцать с лишним лет своей жизни я ни разу не слышала.

Двуликий знал здесь практически каждую улицу и каждый уголок. Он постоянно рассказывал то об одном, то о другом месте. Рассказывал разные местные байки о том, что когда-то в древние времена в Призоне жили самые настоящие ведьмы.

В потусторонние силы и магию я не особо верила. Но тем не менее слушала, кивала, улыбалась и была рада, что Рисай не давил на меня и не поднимал больше вопрос о мести.

Домой к двуликому мы вернулись, когда уже начало темнеть.

Следующие две ночи в доме для меня прошли уже спокойнее.

Поэтому когда вечером Рисай пришёл лично и попросил меня полететь с ним в соседнее поселение в гости к какой-то его знакомой, я согласилась…

***

Дом, к которому мы приближаемся, с высоты полёта аэромобиля похож на вспучившуюся цветочную поляну. От сочетания множества ярких оттенков, которые совершенно не сочетаемы, рябит в глазах.

— Какой странный дом, — озвучиваю я мысли вслух.

— И, поверь, у него не менее странная хозяйка, — «успокаивает» Рисай, плавно выводя аэромобиль на посадку.

— Кто она?

— Кто она? — Двуликий задумывается, что ответить, но тут же отмахивается. — Да просто тётушка Марта.

— Твоя тётушка? — уточняю раньше, чем соображаю, что у двуликих до недавнего времени отсутствовало родство по женской линии.

— Нет, Дарья. К счастью, у меня есть только дядюшка.

Рисай, тихо посмеиваясь надо мной, выходит из припаркованного возле дома аэромобиля. Он обходит его, подаёт мне руку и помогает выбраться из салона.

Мы подходим к двери дома, и двуликий громко колотит в неё кулаком.

А в моей голове тотчас вырисовывается образ почтенной тётушки в длинной юбке, старой вязаной кофте и непременно с платком, закрученным вокруг пучка седых волос.

Я даже представляю, как она ковыляет к двери и с трудом отпирает дверной замок худыми, кривыми пальцами.

Однако спустя несколько мгновений волнительного ожидания дверь открывается, и у меня непроизвольно вырывается возглас:

— Тё-ётушка?

Если бы челюсть, действительно, можно было уронить, я несомненно её уронила бы.

Образ, который буквально мгновение назад нарисовала моя фантазия, не имеет вообще ничего общего с реальностью.

Вместо почтенной старушки — божий одуванчик я вижу… совсем молодую женщину, словно только что сошедшую с элитного подиума.

На вид «тётушке» едва ли можно дать больше двадцати пяти. Копна вьющихся медных волос огненным ореолом обрамляет её идеальное лицо.

— О, можно просто Марта, — смеётся она звонким девичьим голоском и изящным движением ухоженной руки приглашает в дом. — Добро пожаловать.

Прежде чем зайти, я бросаю на Рисая осторожный взгляд. Пытаюсь понять, зачем он привёл меня сюда и почему не сказал, что Марта так молода и красива.

В тот миг, когда смотрю на двуликого, я замечаю, как дважды дёргается жилка в уголке под его левым глазом. Кажется, Рисай взволнован, хоть и скрывает это.

Мы проходим в гостиную, где уже накрыт стол. Хозяйка дома, чуть замешкавшись, отстаёт от нас. И я, используя возможность, вдруг поднимаюсь на носочки и тянусь к уху Рисая.

— Ты спишь с ней? С этой… тётушкой?

Я даже не знаю на кого сейчас злюсь сильнее. На себя за этот дурацкий вопрос? Или на Рисая за то, что привёл сюда?

Он поворачивает голову и без малейшего намёка на привычную ухмылку, отвечает:

— Она просто помогает мне в делах. Как друг.

— Ага. И что же это за дела такие? — уточняю я уже вслух.

— Давай, не сейчас, — шепчет мне Рисай.

— Воркуете? Как мило. — В комнату, с улыбкой глядя на нас, заходит «тётушка» Марта. — Рисай, ты уверен, что тебе нужна моя помощь?

— Уверен, — отвечает, как отрезает двуликий.

— Что ж, хорошо. Но сперва предлагаю выпить по чашечке чая с моим фирменным пирогом. Не люблю, знаете ли, обсуждать дела на пустой желудок. — Хозяйка дома хлопает шикарными ресницами и повторяет приглашающий жест. — Прошу за стол.

Рисай позволяет мне сесть первой и услужливо подвигает стул вместе со мной. И пока двуликий проявляет чудеса ухаживаний, Марта без посторонней помощи успевает устроиться на одном из стульев.

На правах хозяйки она раздаёт нам одинаковые чашки с уже налитым чаем. От золотисто-коричневой жидкости поднимается тонкая завитушка белёсого пара.

Не удержавшись, я тотчас же склоняюсь над чашкой и вдыхаю аромат.

Чай пахнет божественно. Чем-то терпковатым с лёгкой ягодной ноткой. И ещё, кажется, мёдом.

Во рту давно уже пересохло. И пить, если честно, хочется невыносимо.

Беру со стола салфетку и вытираю по-быстрому руки. Делаю один маленький глоток, потом ещё один. И ещё. И только после понимаю, что, набросившись на чай, пью одна. Ставлю чашку обратно на блюдечко и виновато киваю Марте.

— Очень вкусный чай. Спасибо.

— Приятного аппетита, — любезно желает Марта нам с Рисаем. — Сейчас я порежу пирог.

На большом металлическом блюде в самом центре стола лежит тот самый пирог. Пышный. Румяный. Аппетитный.

Мой рот моментально наполняется слюной. Но с другой стороны, мне как-то слегка не по себе. Неловко, что ли. Я понятия не имею, почему и за что, но это так. и хочется сделать хоть что-то…

Хозяйка дома берёт в руки длинный нож, и решение приходит само.

— Давай, я помогу!

Подаюсь резко вперёд и протягиваю руки к ножу в руках Марты. Мне почти удаётся взять его.

— Нет! — Марта, как ужаленная, отскакивает прочь практически за миг до того, как я касаюсь ножа…

— Ой…

Я совсем не чувствую боли. И толком ничего не успеваю сообразить. Не знаю, как так выходит. Но острое лезвие ножа задевает и распарывает кожу моей ладони.

В комнате повисает тишина, и мы все дружно впадаем в ступор.

Кровь течёт из раны и падает прямо в сердцевину так и не порезанного пирога.