Онлайн книга «Среди гиен и другие повести»
|
— Ты говорила: фейсбук, — напомнил муж. Так она в фейсбуке и есть! Что за допрос? Я в чем-то виновата? Что происходит? Тебе не о чем со мной говорить? И что за тон? И она обиделась — и ведь в самом деле обиделась! — и заперлась в ванной. И, пустив воду, долго смотрела в амальгаму, в собственные глаза с вертикальной прорезью в зрачках… Она решила отомстить мужу немедленно и позвонила собрату по запаху: завтра! И завтра настало, и ее машина быстрее прежнего примчалась к парку, чтобы встать на долгожданный якорь у ограды. Они сплетались у вешалки — это был ритуал-воспоминание, за которым начиналось настоящее. Дивана было уже мало, и спустя вечность они возвращались в себя, лежа на полу. Все вокруг было исхлестано хвостами, паркет расцарапан. Они лежали неподвижно, возвращаясь в прошлые тела, сквозь гул кайнозоя вспоминая человеческие имена и обстоятельства обитания в этом подложном мире… Обстоятельства же эти были вот каковы: под окнами, в неприметных «жигулях», с хорошим обзором на подъезд, терпеливо покуривал служивый человек, нанятый Харитоновым. Лицо, выщербленное оспой, было обращено в сторону подъезда, а в подголовнике соседнего кресла работала видеокамера. Она успела запечатлеть многое — и совместный выход парочки, и, сквозь стекло шалмана, их конспиративный ужин… Насчет «личной жизни» заказчика служивый сомневался с самого начала: уж больно непохож был на Отелло этот гниловатый господин. «Пробить по базе» и господина, и Булыгину с любовником не составило труда, и вышел совсем не треугольник, а квадрат: она-то замужем, да муж-то — не этот! Во как интересно. Служивый рассмотрел номенклатурного мужа, изучил биографию любовника — и все стало совсем интересно. Цепочка получилась короткая и впечатляющая — и в глазах у служивого зажглись чадные плошки карьерного взлета. Это вам не магазины крышевать: заговор против Путина и его раскрытие! Или отступные. Или отступные, а потом все равно раскрытие. Как пойдет… Для начала он позвонил изменнице, но доброго разговора не получилось. Тогда оспяной человек не поленился добыть телефон мужа — и попросил о приватной встрече. — А в чем, собственно, дело? — спросил ровный правительственный голос. — Дело личное, — ответил служивый и пообещал. — Вам будет интересно. Он улыбался перед сном, предвкушая игру на хорошие деньги, но улыбался зря: эта луза была уже «замазана» другим шаром… Харитонов, стараясь занимать поменьше места, угощался хорошим виски. Угощал его в этот вечер томный человек, представлявший Корпорацию и, собственно, Самого. Это была непростая работа — найти «окно» на кастовой границе, но Харитонов окно нашел и теперь поблескивал очками в полутьме закрытого клуба. Он был псом, принесшим хозяину подстреленную утку, и был вправе рассчитывать на кусочек… Сюжет о контактах высокопоставленной жены с известным оппозиционером вызвал в собеседнике ожидаемый интерес: глаза его стали цепкими. Может, просто трахаются, и даже скорее всего — просто трахаются, но это же скучно! Лучше так: либералы в правительстве сливают на Болотную компромат для дискредитации законной власти! Все это промелькнуло в сонных глазах за секунду, а потом глаза привычно погасли, и шторка упала. Напомните, как ваша фамилия, попросил собеседник, убирая файлик в папку. Фамилию он помнил — эти люди все помнили — вопрос был призван напомнить о ранжире. Харитонов повторил фамилию безо всякой интонации. — Да-да, конечно. И чего вы хотите? Хотел Харитонов поближе к хозяевам, но надменный вопрос сбил его с тона, и он скис, пряча досаду. Мог бы и сам догадаться, не спрашивать в лоб. Но хозяева немытой страны не были обременены рефлексиями. — Вам виднее, — ответил Харитонов, выжав улыбку. Хорошо, мы подумаем, согласился собеседник и развел руками в знак того, что аудиенция окончена. В кресле неподалеку, потягивая коктейль, его ждал стареющий юноша с лицом кинозвезды. У них были теперь в ходу юноши, у здешних патрициев… Харитонов просунул руки в пальто, поданное не в меру внимательным холуем, и вышел на улицу, во влажный вечер. Внутри сидела тоскливая жаба с немым вопросом в глазах навыкате. Может, еще позвонят, подумал он чуть погодя и вздохнул. На душе было гадко, как гадко бывает человеку, проигравшему с козырями на руках… — Ну, рассказывай, — сказал наконец Булыгин. Они сидели за завтраком молча уже минут пять. Теперь он смотрел ей прямо в глаза. — Что? — спросила она. Прекрасно она знала «что». Лавина тронулась и уже неслась на нее. Три дня назад позвонил неизвестный и, поздоровавшись, с ходу назвал ей адрес Пинского. Первый подъезд от парка, двести шестнадцатая квартира. Вам это ничего не говорит? — Кто вы? — спросила она. — Ну какая разница, — ответил голос. — Главное, что у меня есть пленочка… Она похолодела. И, собрав в горсть все свои актерские способности, игриво рассмеялась: — И что на пленочке? — Да все то же, Ольга Сергеевна, — в тон ей ответил голос, и она перевела дыхание: это был блеф. — Ну так что? — поинтересовался собеседник. — Договоримся? — Конечно, договоримся! — ответила она. — Передайте Харитонову, что он вонючая скотина. Запомнили? На том конце диалога образовалась пауза. — Ну скотина, — вдруг согласился голос, и в нем даже прозвучало что-то человеческое. — Договариваться-то будем? Булыгина рассмеялась уже почти искренне. — Слушайте, это детский сад какой-то! Глупости. — Это не глупости… — строго начал собеседник, но она оборвала его: — Идите к черту! И отжала трубку, боясь, что неизвестный услышит страх в ее голосе. И вот она сидела за завтраком, который не могла есть, и внимательные глаза смотрели в упор. — Пинский, — напомнил муж. — Расскажи мне. Сволочь, подумала она не про мужа. — Что рассказывать? — Голос уже не принадлежал ей и выдавал с потрохами. Зазвенел мобильный, и ее рука дернулась к трубке, лежавшей на столе, но звук оборвался, и она, не глядя, переложила телефон подальше от мужа. — Ну понятно, — бесцветно сказал тот. — Хорошо, — сказал он, чуть погодя, аккуратно положил приборы и вышел. На бледных щеках полыхали пятна. Накануне Булыгин смотрел ту самую пленочку. Его жена, пряча лицо, заходила в подъезд, где жил Пинский; потом они выходили оттуда вместе… Булыгина подташнивало — и от пленочки, и от прилюдного пошлого водевиля, в который втянула его двуличная дрянь. И уже просто тошнило от человека с щекой, выщербленной оспой… Хам еле сдерживал ухмылку. Сор был выметен из избы и разложен на лотке с ценником. |