Книга Смерть на холме Монте-Марио, страница 11 – Чингиз Абдуллаев

Тот кивнул в знак согласия и посмотрел на цветы, лежавшие на столе. Пепельница, стоявшая рядом с ними, была пуста. Он повернулся и пошел к лифту. Обозов захлопнул дверь и поспешил следом. Дежурная на этот раз ничего не сказала. Они вошли в кабину лифта, спустились вниз, на третий этаж, где жил Дронго, забрали мобильный телефон из его номера и спустились на лифте вниз.

— Красивая женщина, — пробормотал Дронго, когда они выходили из лифта.

— Слишком красивая, — неодобрительно пробормотал Обозов, — и это доставляло ей массу неприятностей.

Он не стал уточнять, какие именно неприятности имела в прошлом Лабунская, а Дронго не стал переспрашивать. Они подошли к столу. Хеккет оживленно шептался с Лицци. Дронго огляделся. Жураев сидел со своей женой и молча пил вино. Соренко не было.

— Вы оставили контракт? — спросил появившийся у них за спиной Марк Лабунский.

— Да, — повернулся к нему Обозов, — конечно, оставили.

— Катя была в номере?

— Да, — кивнул Обозов, — она сейчас спустится.

Лабунский взглянул на Дронго и, чуть поколебавшись, уточнил у своего помощника.

— Она была одна?

— Да, — еще раз кивнул Обозов.

— Надеюсь, она спустится быстро, — пробормотал Лабунский, проходя к сеньору Лицци.

Хеккет снова подошел к Дронго.

— Кажется, певец и хозяйка несколько задерживаются, — с усмешкой заметил он, — еще немного, и это станет просто неприличным.

— Она у себя в номере переодевается, — строго ответил Дронго. — Не люблю грязных намеков в отношении женщин. Вам не говорили, что вы пошляк?

— На меня не действуют оскорбления, — усмехнулся Хеккет, — и вы это прекрасно знаете.

Неожиданно появился Леонид Соренко. Он тяжело дышал, имел несколько помятый вид, левый рукав костюма был мокрым. Лабунский повернулся к нему и громко спросил:

— Что случилось? Ты подрался?

— Нет, — зло ответил Леонид, — упал в туалете. Полы моют каким-то странным шампунем, вот я и поскользнулся.

— Пить меньше нужно, — зло посоветовал Лабунский.

Жена Соренко подошла к супругу и стала рассматривать его ссадины.

В этот момент жена Жураева, посмотрев на своего мужа, строго приказала ему проводить ее в туалетную комнату. Дмитрий, взглянув на Соренко, улыбнулся и последовал за своей супругой. Итальянцы переглянулись. Очевидно, они не совсем понимали, что именно происходит.

— Сеньора Лабунская еще не спустилась? — спросил Лицци у Марка.

— Она, очевидно, задерживается, — улыбнулся тот, взглянув на часы.

Лабунской не было уже около двадцати пяти минут.

— Обозов, где она? — раздраженно спросил Марк.

— Была в своем номере, переодевалась, — пояснил Обозов, — мы зашли вдвоем, и она сказала нам, что скоро спустится вниз.

— Уже прошло полчаса, — разозлился Лабунский, — итальянцы должны уходить, а она все еще переодевается. Позвони ей и скажи, чтобы спускалась.

Марк Лабунский уже достиг того уровня благосостояния, когда мог позволить себе иметь секретарей и помощников с мобильными телефонами, по которым они могли связать его с нужным человеком.

Обозов отошел в сторону и достал мобильный телефон. Набрал номер. Долго ждал. Затем снова набрал номер.

— Кажется, я был прав, — сказал Хеккет, — наша дамочка явно увлечена этим тенором.

Дронго промолчал. Обозов терпеливо ждал, когда ему наконец ответят. Лабунский продолжал разговаривать с итальянцами. Расстроенного Соренко успокаивала его супруга. Жураевы еще не успели вернуться. Обозов прождал долго, минуты две. Затем ни слова не говоря пошел к лестнице. Ресторан у бассейна был расположен на один уровень ниже холла, и Обозов поднимался по винтовой лестнице, чтобы пройти в холл и позвонить оттуда по внутреннему телефону. Марк Лабунский проводил его долгим злым взглядом.

Очевидно, итальянцы почувствовали, что происходит что-то странное. Хеккет гнусно усмехался. Обозов, ушедший в холл, довольно долго не возвращался. Наконец появились Жураевы. Все напряженно ждали Обозова. Он спустился вниз и, подойдя, что-то тихо сказал своему патрону. Тот нахмурился и, подойдя к Лицци, сказал:

— Извините, сеньор Лицци, кажется, моя жена плохо себя чувствует и просила извинить ее. Она не сможет спуститься вниз.

— Ничего, — улыбнулся Умберто Лицци, поняв, что ситуация несколько разрядилась, — ничего страшного. Думаю, что завтра мы подпишем наш договор.

Оба итальянца по очереди пожали руки Марку Лабунскому, покинули ресторан и поднялись вверх по лестнице. Хеккет подошел к Лабунскому и протянул ему руку.

— До завтра, — сказал он, — если я вам понадоблюсь, вы всегда можете меня найти. Я остановился в этом отеле.

— Да, конечно, — несколько растерянно ответил Лабунский.

— Я буду в баре, — сказал на прощание Хеккет, обращаясь к Дронго.

Когда он пошел к лестнице, Лабунский обернулся к Обозову.

— Где она осталась? — рассерженно спросил он.

— Телефон не отвечает, — ответил Обозов, — может, она вышла из номера. Я позвонил из холла по внутреннему телефону.

— Нужно было подняться и узнать почему она задерживается, — разозлился Лабунский, — это не так трудно. Поднимись наверх и узнай, почему она не может переодеться за полчаса!

После его крика наступило молчание. Обозов повернулся и поспешил к лифту. Отсюда также можно было подняться в номер. Дронго посмотрел на него и подошел к Марку.

— Извините, — сказал он Лабунскому, — наверно, мне тоже пора вас покинуть.

— Нет, — удержал его Марк, — вы можете остаться. Просто неприятно. Итальянцы могли подумать про нас черт знает что. А вы свой, почти земляк. Оставайтесь. Я попрошу принести нам шампанского. Надеюсь, завтра мы уже подпишем договор. Кстати, я хотел вас спросить. Вы давно знаете этого Хеккета? Он все время говорил только с вами.

— Давно, — ответил Дронго, — и с не лучшей стороны. Мне кажется, что вам следует еще раз уточнить все условия договора. Он известный крючкотвор и может придраться к любой статье.

— Я тоже, — усмехнулся Лабунский, — наш договор готовили лучшие юристы в Москве и в Риме. Не думаю, что мистеру Хеккету удастся каким-то образом надуть нас при совершении этой сделки.

Он взглянул на понуро сидевшего Леонида Соренко.

— Твой костюм уже высох? — насмешливо спросил Марк. — Уже пришел в себя?

— Там было скользко, — снова попытался оправдаться Леонид, но Лабунский только махнул рукой.