Книга Спасти Кэрол, страница 48 – Джош Малерман

– Ты в порядке, старушка? – спросил Мокси, потрепав лошадь по морде и убирая кормушку.

Он вспомнил, как Кэрол рассказывала своему второму врачу о том, что в состоянии комы она не теряет сознания и слышит голоса окружающих, хотя голоса эти странно преображаются. А это означало, что сейчас она, вероятнее всего, тоже пребывает в сознании.

Мокси сунул ногу в стремя и взлетел в седло. На мгновение он вновь представил, как напряженно дышит Кэрол и как ее дыхание прерывается.

Затем взглянул на угасший костер.

Я – Гнилл.

Волна ярости захлестнула душу Мокси.

Он прикрыл глаза, и алый луч утреннего солнца скользнул по его суровому лицу.

– Вперед, старушка!

Оказавшись вновь на Большой дороге, освещаемой первыми лучами солнца, отдохнувшая лошадь бодро пошла вперед, подчиняясь воле своего хозяина…

…Пробираясь по вестибюлю, Горючка Смок плотно прижимал ладонь к носу. Черт дери, смрад здесь как в сортире! Разило виски, пережаренным мясом, пивом и сексом. На потрепанных кушетках, откинув головы на подлокотники, храпели мужчины. Рты у большинства были распахнуты и напоминали широкие разрезы на бурдюках с водой. Смешиваясь с затхлыми ароматами немытых тел, в воздухе стоял крепкий запах дешевых духов – этот запах оставили живущие в борделе животные. Смок продолжал ковылять к выходу по ковру, усеянному пятнами от выпивки и мочи. Да, это был настоящий вертеп, притон свиней, где они напропалую жрали помет друг друга и совокуплялись при первой возможности. Возле входной двери на полу Смок заметил размокший кусок хлеба. Ухватив его плохо гнущимися пальцами, он вернулся, ковыляя, к одному из спящих и опустил хлеб тому в рот. Затем прихватил табурет, стоявший у стойки бара, и вышел на улицу. Там он увидел, рядом со своей лошадью, еще трех. Отвязав самую сильную, Горючка Смок поставил рядом с ней табурет и, взгромоздившись на него, перекинул через круп лошади свою правую ногу, после чего забрался в седло. Несколько капель горючки пролилось сквозь тряпье его одежды на спину лошади. Животное заходило под Смоком, и он почувствовал его силу. Прощайте, кастрированные ублюдки. Этот конь был жеребцом.

– Мне не важно, куда ты топал, – проговорил, обращаясь к нему, Смок, – но мы с тобой отправимся на север.

Он натянул поводья, и жеребец послушно отозвался.

Отъехав от коновязи, Смок взглянул на землю и заметил на ней свежие следы. Да, тут поутру, пока Смок спал, явно кто-то куда-то торопился. Смок принялся изучать следы. Это явно не Мокси – тот давно обогнал Горючку Смока. Так чьи же это следы?

– Уйма всякого народу не дает нам тут прохода, – промурлыкал Смок себе под нос. – Подпалить бы им бока. Нет уж, пусть живут пока.

Он шлепнул жеребца по мускулистому боку. Отвел глаза от свежих следов на земле и задумался. Вспомнил легенду, известную всем и каждому: герой победил на дуэли, даже не удосужившись выхватить пистолет из кобуры. Теперь голос его, словно разогретый пурпурным сиянием восхода, зазвучал сильно и звучно:

– Не уважает он закон, – пел Горючка Смок, обращаясь к простирающейся перед ним Большой дороге, – ведь он отважен и силен.

Лошадь пересекла черту северной границы города.

– Не уважает он закон, – продолжал Горючка. – Теперь коньки отбросит он.

Лошадь коротко заржала.

– Тебе понравилось, лапуша? – спросил Смок, похлопав лошадь по крупу. – Конечно, понравилось. Коньки он откинет, это как пить дать.

…Выхватив из-под подушки пистолет, Дуайт сел в постели. В спальне находился посторонний.

– Просыпайся, – сказал незнакомец.

Дуайт нажал на спуск, раздался выстрел. Но тень в углу даже не пошевелилась. Дуайт выстрелил снова. Разлетелись куски штукатурки, но незнакомец не шелохнулся.

– Неужели этот проходимец меня убил, и я уже мертв? – воскликнул Дуайт.

Незнакомец приблизился, и сквозь темноту Дуайт увидел его лицо. Лицо дрожало и словно шло волнами – одни черты непрерывно сменялись другими.

– Кто ты? – спросил Дуайт.

– Ты должен спрятать свою жену, – прозвучал голос.

Этот голос, казалось, был способен содрать с человека кожу и раздробить его кости.

– Что ты знаешь о моей жене? Моя жена умерла.

Кожа на лице незнакомца натянулась, словно готовая лопнуть, после чего он отступил в тень.

– Ты должен немедленно спрятать свою жену.

Руки Дуайта тряслись. Дрожащим голосом он отозвался:

– Оставь меня в покое. Это мои заботы. Моя жена умерла. Уходи, кем бы ты ни был, иначе я буду стрелять.

Незнакомец отошел от стены, приблизившись к постели. Неужели это Джеймс Мокси? И это конец?

– За тобой идут, – проговорил незнакомец, и лицо его вновь приняло новые, незнакомые очертания. – Скоро они будут здесь.

– Кто идет? Мне нечего прятать. Моя жена…

Тень придвинулась еще ближе к постели. Дуайт отпрянул, инстинктивно закрыл глаза, но, когда он открыл их вновь, тень уже скользила прочь вдоль стены, по пути изменив очертания стоящего на ее пути туалетного столика.

Дуйат вскочил с постели и прокричал в открытую дверь:

– Я ничего не стану прятать. Ты ничего не знаешь про мою жену. И про меня!

А вдруг знает? Холодный липкий страх поднялся в его душе.

Не зная, что делать, чему и кому верить, Дуайт неподвижно стоял посредине комнаты. Затем бросился к окну.

За окном – никого и ничего. Ни звука, ни шороха.

Ты должен спрятать свою жену.

За тобой идут.

Скоро они будут здесь.

Промаргиваясь от липких остатков сна, Дуайт в недоумении смотрел на дверь и открывающийся за ней коридор.

Затем торопливо бросился прочь из спальни – на нижний этаж, в подвал, туда, где, как ему пришло в голову, он мог ее спрятать.

…Вряд ли мы обнаружим там нечто непонятное, Коул, – проговорил Опал, откинувшись в своем кресле.

– Но вы все-таки допускаете?..

– Настолько, чтобы попросить тебя поехать со мной.

Первый помощник шерифа потер глаза.

– Мистер Эверс, вы говорите? И его жена? Никогда бы не подумал, что в этой семье могло завестись что-то дурное.

– Не стоит и думать. Мы ничего не знаем. Не исключено, что распорядитель похорон просто обиделся, что от него уплыла работа.

Коул кивнул.

– Весьма гнусный повод для наговора, – сказал он.

– А встречался ты с чем-нибудь более гнусным?

– Бывало.

– То-то и оно.