Книга Угол атаки, страница 22 – Мария Воронова

Страшные слова «радиация», «лучевая болезнь», «радионуклиды» сначала шокировали, но быстро вошли в обиход и сделались привычны.

Ирина не боялась. Умом понимала, а сердцем пока не получалось осознать, что надежный и удобный мир, в котором она живет, в действительности очень хрупок и может исчезнуть от одного неосторожного движения.

Как-то Егор пришел из школы бледный и задумчивый и спросил, правда ли есть такое излучение, которое ты не чувствуешь, но потом быстро умираешь, и сердце Ирины сжалось. Неужели каждое поколение в детстве должно протравить душу страхом? В незапамятные времена это были голод, война, мор, а если все вдруг шло благополучно, детей пугали адскими муками. Родители Ирины до дрожи боялись вредителей и врагов народа, сама она – атомной бомбы, ее дети сейчас боятся радиации, а когда подрастут внуки, человечество изобретет еще что-нибудь смертоносное, и эта вечная эстафета ужаса никогда не прервется.

Она постаралась объяснить, что мир вообще место не слишком дружелюбное, но люди научились распознавать опасности и бороться с ними. Главное – сохранять присутствие духа и объективно оценивать обстановку. Любой опасности можно противостоять, если знаешь, как это делать, и видишь ситуацию, как она есть. Нужно помнить, что у страха глаза велики, и когда боишься котенка, то, убегая от него, угодишь в пасть льву. Ирина чувствовала, что не умеет найти подходящих слов, банальности «страшнее всего сам страх» и «чтобы победить, надо знать врага в лицо» Егор сто раз слышал в школе, и вообще о таких вещах с мальчиком должен говорить отец, поэтому она замолчала и просто крепко обняла сына.

18 марта

Вырулили на исполнительный старт. Лев Михайлович скомандовал «режим взлетный», бортинженер потянул ручку управления двигателями.

– Экипаж, взлетаем!

Самолет побежал по взлетной полосе.

– Скорость сто, – отсчитывал штурман, – сто шестьдесят… сто восемьдесят… Рубеж.

– Подъем. – Зайцев плавно взял штурвал на себя, и сквозь стекло кабины Иван увидел, как от самолета отделилась тень, прыгнула в сторону и исчезла. Ему всегда нравилось это мгновение.

Лев Михайлович скомандовал убрать шасси, Иван щелкнул переключателями.

Привычно загудел механизм, но не завершился характерным стуком. Так и есть. Индикатор носовой стойки продолжал гореть красным.

– Уборка механизации, – скомандовал Зайцев.

– Лев Михайлович, у нас передняя нога не убралась.

– Вижу. Бортинженер, будьте добры.

Павел Степанович, бормоча свое любимое «начинается утро в деревне» и преувеличенно кряхтя, опустился на колени и прильнул к смотровому окну в полу.

– Плохо дело, командир, – сказал он после долгой паузы. – Стойку заклинило на полдороге, и масло хлещет. Гидросистеме, похоже, каюк.

По лицу Зайцева пробежала тень, но, может быть, это Ивану просто показалось.

– Павел Степанович, поработаете с аварийной системой выпуска шасси?

Коротко кивнув, бортинженер начал открывать люк в полу, ведущий в отсек передней стойки.

Предприятие это было опасное и требовало большой физической силы, так что Иван подходил для него лучше, чем пожилой Павел Степанович, но сейчас не время было лезть со своей готовностью к подвигу.

– Так, ладно, пора на землю доложить. – Взглянув на часы, Зайцев заговорил в микрофон медленно и отчетливо, будто вел диктант в начальной школе: – Терплю бедствие, терплю бедствие, терплю бедствие. Аэрофлот три девять три, аэрофлот три девять три, аэрофлот три девять три.

– Аэрофлот три девять три, что у вас? – Тревога слышалась в голосе диспетчера даже сквозь помехи. В Таллине отлично знали, что Зайцев не станет зря паниковать.

– Заклинило переднюю ногу шасси. Время десять тридцать восемь, шесть километров от торца полосы. Пытаемся убрать вручную, готовим посадку.

– Понял вас. Докладывайте. Держите курс семьдесят восемь, высота двести.

– Курс семьдесят восемь, высота двести, – продублировал Лев Михайлович.

Иван посмотрел на приборную панель. Индикатор продолжал гореть.

– Ну что там у тебя, Степаныч? – спросил Зайцев, не оборачиваясь.

– Похоже, намертво заклинило. – Бортинженер на секунду высунулся и тут же нырнул обратно в отсек.

– Три девять три, что у вас?

– Без изменений.

– Три девять три, следуйте Пулково. Курс сто семь, занимайте эшелон четыре двести. – Теперь в голосе диспетчера Иван уловил облегчение, хотя, наверное, это ему просто показалось.

– Следую Пулково, курс сто семь, эшелон четыре двести.

Штурман Гранкин фыркнул:

– Вот жуки, погодой прикрылись и прогнали на запасной аэродром от греха подальше.

– Ладно тебе, – добродушно усмехнулся Зайцев, – сам видишь, тут ветер и дождь вот-вот польет, к тому же полоса короткая, а в Ленинграде по сводке благодать божья… Ну и посмотрим заодно культурную столицу, все равно нам так и так топливо вылетывать.

– В том числе и вашу лишнюю тонну, уважаемый Лев Михайлович, – пропыхтел Павел Степанович из своего укрытия.

Иван не успел даже удивиться наглости бортинженера, как Зайцев элегически заметил, что и вправду надо быть внимательнее к знакам судьбы. Всегда брал топлива с походом, никто не спорил, и ничего не происходило, а сегодня вдруг экипаж возразил, и нате пожалуйста.

Самолет вошел в густое серое облако. Иван усмехнулся. Верно поется, у природы нет плохой погоды, каждая погода благодать. Например, сегодня штормовое предупреждение позволило наземным службам аэропорта избежать возни с аварийной посадкой, а главное, разбирательств и наказаний, которые за ней обязательно последуют.

Павел Степанович, подтянувшись на руках, выбрался в кабину.

– Никак не идет.

Лев Михайлович вздохнул:

– Ну, как говорится, шо маемо, то маемо. Закрывай люк и занимай рабочее место, у тебя и тут дел полно, ведь на взлетном идем. Следи за двигателями.

Зайцев вызвал в кабину Наташу и, когда она вошла, сказал:

– Что ж, товарищи, давайте проведем небольшое производственное совещание. У нас на борту нештатная ситуация. Заклинило переднюю ногу шасси, в связи с чем нам предстоит совершить аварийную посадку в аэропорту Пулково. Погоду оттуда передали великолепную, ветер четыре метра, видимость восемь километров, нижний край не определен. Сотрудники Пулкова извещены, сейчас они готовят для нас полосу. Самолет у нас крепкий, новый, от жесткой посадки не развалится, а самое главное, что вы все отличные профессионалы и каждому из вас я доверяю как самому себе. Все пройдет благополучно.

Поймав взгляд Наташи, Иван улыбнулся, чтобы ее подбодрить. Она улыбнулась в ответ. На душе потеплело, и пришлось напомнить себе, что сейчас не время для романтики.