Книга Врата в рай, страница 67 – Энн Райс

— Ну… так что?

— А ведь ты, похоже, прекрасно знал, что тебе нужно от Клуба. Он был для тебя своего рода терапией, — наконец нарушила молчание Лиза.

— Терапией, черт побери?! — отозвался я. — Да, я человек из плоти и крови, причем всегда прислушивался к зову плоти больше, чем любой другой. — Я коснулся пальцами ее щеки. — У меня с детства было такое чувство, что во мне преобладает физическое начало.

— То же самое я могу сказать и о себе, — грустно улыбнулась она.

— Ух, как жарко! — заметил я, причем говорил в прямом, а не в переносном смысле.

— Да, — согласилась она. — Так жарко, что я могла бы взорваться, если бы не дала выхода своим чувствам. Мое тело детало меня преступницей даже тогда, когда я была еще совсем маленькой.

— Вот именно. Но почему мы должны считать себя преступниками? — Слегка привстав, я убрал волосы у нее с лица и коснулся губами ее щеки. — С кажем так, после того приключения в Сальвадоре я зациклился на символическом насилии. Терапия? Кто знает! Я подсел на триллеры и телешоу, которые раньше и смотреть бы не стал. Я зациклился на собственных жестоких фантазиях и, услышав, наверное, в сотый раз, как кто-то говорит о Доме Мартина, сделал то, чего сам от себя не ожидал. Я попросил: «Расскажите мне об этом месте. Где оно? А можно получить номер телефона?»

— Впервые услышав о Доме Мартина, ты, должно быть, не поверил, что все это может быть в реальной жизни, что кто-то действительно занимается воплощением своих фантазий.

— Вот именно. И на самом деле терапия здесь ни при чем. Во время одной из наших первых бесед Мартин заявил, что даже не пытается анализировать садомазохистские желания других. Ему абсолютно наплевать, почему кто-то мечтает о хлыстах и цепях, а кто-то нет. «Мы будем работать с тобой, принимая тебя таким, какой ты есть». Думаю, именно тогда я и начал очищаться от всего наносного. Проникать все глубже и глубже в свое подсознание, постепенно переживая самые страшные моменты жизни. И я понял: это так же ужасно, как и все, что я делал до того. Ужасно и одновременно чертовски сладостно. Я получил грандиозный жизненный опыт.

— Своего рода одиссея, — заметила она, обняв меня за шею горячими руками.

— Да, типа того, — согласился я. — А услышав о Клубе, я даже не поверил, что у кого-то хватило ума воплотить идею садомазо в таком масштабе. Я был потрясен. Прямо-таки повернулся на Клубе и понял, что непременно должен попасть туда, — произнес я, а потом, закрыв глаза, притянул ее к себе, поцеловал и шепотом добавил: — Ты должна гордиться этим!

— Чем?

— Клубом, куколка! Ты просто обязана найти в себе достаточно смелости, чтобы гордиться им.

Лиза казалась чуть отстраненной, чуть потерянной, но после поцелуя уже не такой напряженной.

— Нет, сейчас не могу даже думать об этом. Не могу сформулировать, — ответила она.

— Хорошо. Но ты должна этим гордиться, — повторю я, поцеловав ее еще крепче.

— Давай закроем эту тему — прошептала она и, придвинувшись поближе, обняла меня.

От нас исходил такой жар, что мы могли обжечь любого, кто рискнул бы приблизиться.

— Нам еще долго плыть на этой лоханке? — прошептал я ей на ухо.

— Не знаю, — ответила она, не открывая глаз и поцеловала меня в щеку.

— Хочу остаться с тобой наедине, — заявил я. — Хочу обратно в отель и чтобы мы были совершенно одни.

— Поцелуй меня еще раз, — попросила она.

— Да, мэм.

По дороге в отель мы заехали купить кое- каких деликатесов: икры, копченых устриц, крекеров и яблок. А еще корицы, масла, французского йогурта, бутылку «Дом Периньон» (лучшее, что у них было, пятьдесят долларов) и набор винных бокалов.

Когда мы наконец вошли в номер, я заказал ведерко со льдом, включил кондиционер и опустил жалюзи, оставив в них просветы.

Смеркалось. На Новый Орлеан опустились сладкие, пронзительные сумерки. В саду на фоне кроваво-красного неба пылали олеандры. В воздухе, томном и бархатистом, разлилась жара — на побережье такой не бывает. В углах комнаты притаились серые тени.

Лиза скомкала записки о телефонных звонках и зашвырнула их подальше. Она сидела на кровати, поджав голые ноги, туфли валялись в углу. В руках она держала хрустальный флакон с духами. И духи — на сей раз не «Шанель», а «Шаландр» — она втирала в шею, икру, запястья, даже между пальцами ног.

Маленький мулат принес лед, а вместе с ним и новое сообщение.

— Будь добр, выброси и это, пожалуйста, — попросила Лиза, даже не посмотрев на записку.

Я открыл шампанское и разлил по бокалам. Потом я опустился на кровать рядом с ней и стал расстегивать крохотные пуговички на спине ее платья. Поставив бутылку на стол, я протянул ей бокал, снова вдохнув волшебный аромат духов, наполненный свежим солнечным запахом ее волос и кожи. Губы у нее были влажными от шампанского.

— Ты не скучаешь по Клубу? — спросила она.

— Нет, — ответил я.

— Ну, знаешь, все эти ремни и хлопалки. Скучаешь по ним?

— Нет, — сказал я, еще раз поцеловав ее. — Если, конечно, у тебя нет страстного желания вытрясти из меня всю душу. В этом случае, как истинный джентльмен, полностью отдаю себя на твою милость. Но у меня есть кое-что на уме, то, что я всегда хотел сделать.

— Так сделай это! — воскликнула она.

Лиза выскользнула из платья. Ее загорелая кожа казалась еще темнее на фоне белого покрывала, а розовые соски походили на две спелые ягоды. Я провел рукой между ее ног. погладив мягкие волосы на лобке, а затем встал и вышел из комнаты, проскользнув в темную кухню.

Вернулся я с маслом и молотой корицей в руках. Я быстро разделся и подошел к кровати. Она лежала на боку, опершись на локоть, и я залюбовался ее пышной грудью, плоским животом, шелковистым треугольником между ног.

— Что ты задумал? — спросила она, слегка зардевшись и кинув застенчивый взгляд на мои руки.

— То, что давным-давно собирался сделать, — заявил я, устраиваясь рядом с ней.

Я нежно сжал ее голову и поцеловал, затем протянул правую руку и взял немного масла. Масло уже успело растаять, и я легко втер его в розовые соски и нежную кожу грудей. Ее дыхание участилось, и я ощутил исходящее от нее тепло. Я поднес к губам коробочку с корицей и вдохнул этот чудный восточный аромат: запретный запах, запах афродизиака, возбуждающий не менее сильно, чем запах мужчины или женщины. Корицей я натер ее соски. Затем, придавив своей тяжестью и уперевшись затвердевшим членом в ее бедро, я лег на нее сверху и стал облизывать ее груди, покусывая соски.