Книга Футуроцид. Продолженное настоящее, страница 41 – Андрей Столяров

Точно во сне, я сижу на уроках. Мембрана меня теперь демонстративно не замечает. К доске за весь месяц ни разу не вызвала, а за письменную работу «Оптимум в моей жизни» без всяких обычных подчеркиваний и замечаний выставила четвертак. Все уже всё обо мне откуда-то знают. На феминных аккаунтах нашего класса идет оживленное обсуждение моей дальнейшей судьбы. Большинство соглашается с тем, что так мне и надо, Оса ужалила саму себя, не будет нос задирать. Но как ни странно, кое-кто мне завидует: у нее (у меня то есть) начнется теперь новая жизнь. Эх, девки, здорово, мне бы так!.. Я эти разговоры, конечно, не комментирую, хотя Гетта уже два раза пыталась мне втолковать, что именно мое равнодушие всех и бесит.

– Ну ты хоть бы вот полстолечко написала…

– А зачем? – отвечаю я и смотрю сквозь нее, опять-таки точно во сне.

Генриетта даже не обижается.

И точно во сне, я на большой перемене отправляюсь к Валечке в кабинет и спрашиваю ее: нельзя ли отключить у меня Оптимум по состоянию здоровья? Есть же, наверное, какие-нибудь медицинские противопоказания. Например, голова от него болит, или подташнивает меня, или что-то еще. Валечка при этом заметно пугается и, понизив голос до шепота, отвечает, что это возможно лишь в самых исключительных случаях: явные психические расстройства, бессвязная речь, навязчивые галлюцинации. Не дай бог тебе, чтобы – такое. И вообще тогда назначат специальную медкомиссию: терапевт, психолог и психиатр, ты ее не пройдешь. Даже я простым глазом вижу, что у тебя все в порядке. А затем Валечка сообщает мне еще тише, что по правилам, которые существуют для школьных врачей, она обязана зафиксировать данное обращение в моей медицинской карте. Но она пока этого делать не будет. Ты только, пожалуйста, никому об этом не говори.

И наконец мы внезапно сталкиваемся с Артемом. Я заворачиваю в тупичок школьной библиотеки, и тут – он.

– Привет, – говорит Артем.

– Привет, – говорю я.

– Ну ты – как?

– Никак, – совершенно искренне отвечаю я. – А как ты?

Артем некоторое время молчит, а потом сообщает:

– Я тоже – никак.

Затем мы уже вместе некоторое время молчим, и в эти пять-шесть секунд укладывается целая вечность. Высвечивается строчка Оптимума: «Чрезмерное нервное напряжение. Успокоиться».

Хороший совет.

– Ну ладно, тогда я пошла, – говорю я.

– Пока, – говорит Артем.

– Пока.

И я ухожу, теряясь в суматохе школьного коридора.

Мне кажется, что это мутное состояние «точно во сне» в определенной мере меня и спасает. Иначе бы я просто кричала от непрерывных уколов, пронзающих мне сердце насквозь. И все равно после встречи с Артемом я, вероятно, сижу на уроке с таким остекленевшим лицом, что даже Мембрана не выдерживает и спрашивает:

– Что случилось, Долинина?

– Голова, – коротко отвечаю я.

– У всех – голова, – автоматически замечает Мембрана.

В задних рядах кто-то хихикает. Мембрана бросает туда предупреждающий взгляд и уточняет:

– Нет, голова, видимо, не у всех. – А потом поворачивается ко мне. – Ладно, если ты себя плохо чувствуешь, можешь идти домой.

Класс в шоке от этой внезапной милости. А я собираю свой ранец, спускаюсь сквозь непривычную лестничную тишину на первый этаж, пересекаю двор, протискиваюсь в задней части его через искривленные прутья ограды, и в скверике, где сейчас почти никого нет, сажусь на скамейку около небольшого пруда. Вода в нем уже по-осеннему черная. По глади ее, как парусники, заплутавшие в океане, дрейфуют желтые, наполовину погруженные листья. Я вновь, точно во сне, слежу за их обреченным перемещением и думаю, а как живут те, кто принципиально отказался от Оптимума? Мне-то, как и другим, поставили его еще в первом классе, и сейчас, конечно, уже не вспомнить, что в тот день изменилось. Мне интересно: как это так – обходиться без ежедневных рекомендаций? Как это так – самой делать выбор в той бесконечной изменчивости, которую представляет собою жизнь? Можно же утонуть в проблемах. Однако ведь «натуралы» при этом как-то живут? Вопреки Оптимуму, вопреки всем нашим социальным установлениям, вопреки самой жизни, вопреки черт знает чему.

Да, вот как они с этим живут?

Мне непонятно.

И еще я думаю вот о чем. Оптимум оценивает Артема таким, каким он является в данный момент, и предлагает стратегии, соответствующие именно этой личностной конфигурации. Это – один аспект. Но ведь если Артем (ну, предположим) и дальше будет со мной, он несомненно изменится, и тогда рекомендации для него тоже должны быть изменены. Не так ли? И это – уже совершенно другой аспект. Учитывает ли это Оптимум? Я далеко не уверена. Зато я совершенно уверена в том, что меня Оптимум видит совсем не такой, какая я есть, и здесь его настойчивые указания только вредят. Он не выявляет во мне «меня», как это обещано в методичке, а лишь подгоняет нестандартную форму к определенным параметрам. Аккуратно и почти незаметно обтачивает заготовку. Он просто встраивает меня в свой психосоциальный конструкт.

Или я опять чего-то не понимаю?

Так я провожу на скамейке почти два часа. Воздух холоден, уже ощущается в нем веяние зимы. Начинает накрапывать, сквер погружается в дождевой рыхлый туман. Мысли у меня расползаются, я чувствую, что замерзаю – поднимаюсь и, нахохлившись, надернув на голову капюшон, бреду прочь от школы.

Домой, домой…

А куда еще мне идти?

Из учебного пособия «Программа Оптимум: теория, механизмы, практика». Рекомендовано Министерством образования и туризма для студентов соответствующих факультетов колледжей, институтов и университетов.

Здесь следует учитывать важный фактор. Оптимум – это самообучающаяся и самоорганизующаяся программа. Он непрерывно развивается, совершенствуется, сканируя и мгновенно учитывая динамику меняющейся реальности. В этом смысле Оптимум – не искусственный интеллект, не монстр, не некий «механический бог», властвующий над людьми. Оптимум – это коллективное, интегрированное и согласованное, сознание граждан нашей страны. Каждый гражданин, включенный в программу «Оптимум», вносит в него свой вклад, и каждый такой когнитивный вклад становится достоянием всех. В результате возникает мощный национальный, однако уже естественный, а не искусственный интеллект, который учитывает и интересы всей страны, и интересы каждого отдельного человека. Именно в естественном согласовании их и состоит наша сила.

Это, разумеется, не означает, что программа «Оптимум» каким-либо образом подавляет (репрессирует) личность, «упаковывает ее в коробочку», как иногда говорят. Это совершенно не так. Оптимум не накладывает на личность никаких насильственных ограничений. Другое дело, что если человек был, например, талантливым инженером, имел высокий социальный рейтинг (СР) и соответствующие ему блага, а потом внезапно решил стать художником (чего запретить ему не может никто), то собственно «инженерные баллы» с него снимаются. И это вполне оправдано. Ведь к его новой профессии они никакого отношения не имеют. Однако если такой человек со временем проявит настоящий художественный талант, если окажется, что его живопись – подлинное, вдохновенное творчество, а не сиюминутная блажь, то его социальный рейтинг очень быстро восстановится до прежнего уровня, а может быть, даже существенно его превзойдет.