Книга Воронье озеро, страница 44 – Мэри Лоусон

И их жены – стоило им впервые увидеть дом, всех их, должно быть, наполняла радость и решимость, все они представляли, что здесь будет жить большая дружная семья, а просторная веранда наполнится шумом и топотом. Жены искренне разделяли мечты мужей, верили в них и отчаянно цеплялись за эту веру годами. Потому что в идеальном мире труд, как и добро, вознаграждается, а поступать надо так, словно живешь в идеальном мире, иначе какой во всем этом смысл?

* * *

Мэтт сдал экзамены, а через неделю-другую у меня начались каникулы, и мы зажили по летнему распорядку. Миссис Станович по-прежнему приходила по вторникам и четвергам, а по средам мы с Бо гостили у Митчелов, и Люк в эти дни работал. Мистер Тэдворт, чье поле он весной расчистил, задумал строить новый амбар и попросил Люка помочь. Платить он готов был щедрее, чем Кэлвин Пай, да и работать с ним было куда приятней, и Люк согласился, хоть ему, наверное, и совестно было бросать Мэтта одного на ферме Паев. Без Лори Кэлвин был как без рук, и Мэтт работал по двенадцать часов в день. Мэри же, по рассказам Мэтта, трудилась чуть ли не круглые сутки – днем разъезжала на тракторе, по вечерам стряпала и убирала. С миссис Пай творилось неладное. Однажды вечером ее нашли у дороги возле фермы, в полном раздрае. Наткнулся на нее мистер Маклин, когда вез из города в лавку товар на неделю. Она сказала, что ищет Лори. Вид у нее был, рассказывал мистер Маклин, будто она вывалялась в канаве – волосы спутаны, лицо и руки в грязи и ссадинах, юбка порвана. Он предложил отвезти ее к преподобному Митчелу, но она ни в какую, и он подвез ее до дома.

Наступил июль. Помню, как однажды вечером случайно услышала разговор Мэтта и Люка на кухне: не верится, что уже год, – говорили они. Я не поняла, о чем речь. Почему год? Я прислушалась, но подробностей так и не дождалась. Минуту спустя Люк спросил:

– Когда будут результаты?

– На днях, – ответил Мэтт. И, помолчав, добавил: – А ведь ты мог бы и сейчас поехать.

– Куда? – переспросил Люк.

– В колледж. Спорим, тебя и сейчас примут.

Наступило молчание. Даже мне, за дверью, оно показалось зловещим.

Мэтт продолжал:

– Я вот что хочу сказать: если ты передумал, то еще, наверное, не поздно. Тебя точно возьмут. А я бы с девочками остался.

Молчание в ответ затянулось. Наконец Люк сказал:

– Слушай меня внимательно, понял? С девочками остаюсь я. И больше об этом говорить не хочу, никогда. Проживи мы с тобой хоть миллион лет, все равно не хочу.

Я от страха покрылась гусиной кожей. Но Мэтт все молчал, и спустя минуту Люк продолжил миролюбиво:

– Да что у тебя с головой, в конце-то концов? Ты же у нас умный. Ехать мне было бы не на что, даже если бы я и хотел. Для того тебе и стипендия нужна, забыл?

Помню, как у меня отлегло от сердца, – значит, до ссоры у них не дойдет. Только это меня и волновало. А о чем они спорили, мне было все равно; как ни странно, несмотря на целый год разговоров о том, «едет или не едет» Мэтт, мне ни разу не пришло в голову, что он и в самом деле может уехать. Не понимала я этого почему-то. Не представляла, и все тут.

* * *

Вряд ли кто-то сомневался, что Мэтт заработает стипендию, но, думаю, даже учителя не ожидали, что справится он с таким блеском. Он обошел всех конкурентов, собрал все призы.

Помню вечер того дня, когда прислали результаты. За ужином царила неразбериха, то и дело кто-то заходил его поздравить, и все так и сияли от гордости за выдающийся успех земляка.

Первой пришла мисс Каррингтон. Наверное, ей сообщили из старшей школы, как только получили результаты, и она узнала почти одновременно с Мэттом. Я успела от нее отвыкнуть за несколько недель каникул и теперь застеснялась, попятилась. Помню, как она смеялась – все трое смеялись, Мэтт стоял смущенный, счастливый, а Люк хлопнул его по плечу, с размаху. Я тогда не все понимала, но знала одно: это значит, что умнее Мэтта никого на свете нет; я-то всегда это знала, а теперь и другие наконец поняли, вот и хорошо. И, как ни странно, я до сих пор не представляла, во что это выльется.

Помню, как Мэтт позвонил тете Энни. Наверняка она знала, что вот-вот будут результаты, и просила его позвонить. Не знаю, что она ему сказала, помню только, как Мэтт, весь красный, улыбался с трубкой в руке.

Помню, как зашла Мэри Пай. Мэтт, заметив ее на подъездной дорожке, поспешил ей навстречу. Она улыбнулась своей обычной стыдливой улыбкой, что-то ему сказала, а Мэтт улыбнулся в ответ. Помню, как к Мэтту выстроилась целая очередь, и все хотели пожать ему руку, в том числе и преподобный Митчел. Последним зашел доктор Кристоферсон – где-то услышал новость и приехал издалека, из города.

До сих пор помню, как он стоял посреди кухни, а вокруг него прыгали Бо и Молли, и он сказал:

– Блестяще, Мэтт! Блестяще! – А потом спросил: – Ты когда уезжаешь? В начале сентября?

И помню свою растерянность. Да, именно растерянность.

* * *

Я спросила:

– Надолго?

Мэтт заколебался. И отвечал мягко:

– На несколько лет.

– Тебе здесь разонравилось?

– Мне здесь нравится, не то слово, Кейт. Здесь мой дом. И я буду приезжать, часто-часто. Но ехать надо.

– Будешь приезжать каждые выходные?

Лицо у него напряглось, но жалости я к нему не чувствовала.

– Не каждые. Туда-сюда не наездишься, слишком дорого.

Я долго не могла ответить, горло перехватило.

– Очень далеко?

– Где-то четыреста миль.

Так далеко, что и представить невозможно.

Мэтт протянул руку, потрепал мою косичку.

– Пойдем, кое-что покажу. – У меня уже текли слезы, но Мэтт будто не замечал. Он повел меня в родительскую спальню, поставил перед прабабушкиным портретом. – Знаешь, кто это?

Я кивнула. Знаю, конечно.

– Это папина бабушка, дедушкина мама. Она всю жизнь на ферме прожила, в школу ни дня не ходила, а ей так хотелось учиться. Все знать, во все вникнуть, всей душой хотелось, Кейт. Мир ей казался полным чудес, и она хотела его постичь. Она была очень умная, но учиться страшно тяжело, если времени в обрез и наставников у тебя нет. И она решила, когда у нее будут дети, каждому из них дать образование.

И все они учились. Все окончили начальную школу. Но дальше никто из них не продвинулся – семья была очень бедной, пришлось им зарабатывать на хлеб.

Младший ее сын, наш дедушка, он был самый способный, вырос, детей у него было шестеро. Он тоже был фермер, и тоже бедный, но все его дети тоже окончили начальную школу, а потом старшие взяли на себя работу младшего, чтобы тот мог пойти в школу старшей ступени. Это был наш папа.

Мэтт сел на краешек родительской кровати. С минуту он молча смотрел на меня, и я – наверное, потому что долго смотрела на прабабушку – заметила, до чего похожи у них глаза. И глаза, и линия рта.