Книга Умереть на сцене, страница 39 – Ирина Комарова

— И кого вводить? — тонко намекнула я.

— Я так сразу и не скажу. Есть неплохие девочки, но чтобы Галочку заменить? Даже не знаю.

— Уварова, например, может рассчитывать?

— Это что, как версия, что Шурочка Галочку отравила, чтобы ее роли получить? Нет, у Шурочки не тот типаж, и она сама это прекрасно понимает. Да и не могла она. Я знаю, про артистов разное рассказывают, может, и есть такие, что ради роли убить готовы, но Шурочка не такая, я в этом уверен.

— А что, есть такие, в которых вы не уверены? — печально усмехнулась я и заглянула в блокнот. — Солнцева? Огородникова? Терпилова? Они могли за роль убить?

— Нет! — Феликс даже руками всплеснул! — Нет, что вы! Они никогда… — Он осекся и поморщился. — Какая вы, Рита! Но вы правы, я не могу поверить, что у нас в театре кто-то способен на убийство. Я, конечно, не Андрей и на людей смотрю реально, но поверить, что человек, которого я знаю, вижу из года в год почти каждый день, способен на такую страшную жестокость, — нет, не могу!

— Притом, что менее страшные жестокости творились в театре постоянно, — покачала головой я. — Феликс Семенович, вы ведь были в курсе, что это Кострова звонила мужу, почему вы ему ничего не сказали?

— Да как-то не сумел, — трогательно смутился он. — Это же так неловко… и не знал я, что Андрей так нервно на это реагирует, мне он ничего такого не говорил.

— А если бы знали?

— Попробовал бы что-нибудь предпринять. Нет, Андрею я, наверное, все равно не смог бы ничего рассказать, но хотя бы Галочку угомонил. Она же неглупая женщина была и не злая, просто человек настроения. Знаете, что бы вам сейчас про нее ни наговаривали, она… для нее весь мир существовал лишь потому, что она это допускала. А если по недосмотру мироздания рядом копошатся какие-то людишки — что ж, не топить же их в ведре, как котят. Пусть живут. Но считаться с ними и признавать их равными себе, этого вы не дождетесь!

— Рядом с таким человеком, наверное, очень сложно жить. Неприятно.

— А приятных людей в театре вообще немного. Творческие личности, что вы хотите? У всех свои амбиции, темперамент, фантазии… да и характеры далеко не сахарные. К этому привыкаешь.

— И все равно, наверное, каждый день как на пороховой бочке, — сочувственно заметила я. — Интриги, ложь, шантаж и прочие гадости?

— Вы совсем краски сгущаете, Риточка, — невесело засмеялся Феликс Семенович, — не так все плохо. И я бы прямо уж так про интриги не говорил. Настоящая интрига — это уже высший пилотаж, а у нас так, по мелочи — подслушать, подглядеть, посплетничать… Доносят друг на друга — это да, это с удовольствием, чуть ли не в очередь встают. А шантаж — это и вовсе не про нас. Кстати, забавно, но несколько дней назад Галочка ко мне заглянула по какому-то пустяковому поводу и между делом тоже заговорила про шантаж. Спросила, что это такое.

— Зачем? В смысле зачем спрашивать? Она что, сама не знала?

Феликс усмехнулся:

— Видите ли, Риточка, вы с этим, очевидно, не сталкивались, а я давно заметил. Господь наш не особенно щедр, и если одаряет кого талантом, то в чем-то другом обязательно недодает. Галочка была фантастически невежественна, ничего, кроме пьес, не читала, да и то только те, в которых играла или предполагала играть. И если раньше в текстах ее ролей слово «шантаж» не встречалось, вполне могла его не знать.

— И как вы ей объяснили?

— Самым простым и тривиальным способом. Открыл гугл и дал прочитать статью в Википедии. Так знаете, чему она больше всего удивилась? Что шантаж — это преступление и упоминается в Уголовном кодексе. Начала уточнять, как в полиции шантажистов ловят. Я, конечно, посмеялся, объяснил, что никто сейчас с шантажистом законными методами разбираться не станет, его просто убьют… — Феликс осекся и замер, уставившись на меня округлившимися глазами. — Подождите… это что же получается? Галю убили?

— Три дня назад, — кивнула я. — Если она действительно занялась шантажом, то… кого и чем она могла шантажировать?

Потрясенный Феликс ответил, но слова его прозвучали не особенно связно:

— Да кого угодно! Но я не представляю… кого она могла шантажировать у нас в театре? Да и не у нас тоже… Господи, вот ведь совсем мозгов у этой дуры не было!

* * *

— Полезнейший для следствия человек Станислав Сергеевич! — объявила я и положила в чай еще одну ложку сахара. — Весь театр стоит на том, что Кострову с Каретниковым никто из своих отравить не мог, разве что некоторые осторожно намекают, что были у госпожи примадонны трения кое с кем из собратьев по высокому искусству. А Станислав Сергеевич чуть не каждому из этих собратьев нашел и причину, и возможность… Мы с ним долго разговаривали, у меня все записано на пленку, но давайте я сначала главное расскажу.

— Докладывай, — благосклонно кивнул шеф, придвигая мне вазочку с печеньем.

Я сделала несколько глотков чая, закусила печенькой и, поглядывая в записи, четко изложила краткую версию беседы. Потом так же кратко пересказала разговоры с Мартыновой и с директором театра. Слушали меня внимательно, у Гошки даже лицо посветлело — напарник явно был доволен.

— Таким образом, мы имеем достаточно ясную картину, — подвела я итог. — Из ежедневника исчезли страницы, исписанные разными вариантами надписей для венка, а оторванная от одного из листков полоска была спрятана в карман Каретникову.

— Слова «Прости меня, Галя» прекрасно подходят в качестве прощальной записки, — подхватил Гошка. — Влить уже пьяному мужику пару глотков водки, щедро заправив ее дигитоксином, подождать, пока он отдаст концы, уложить на диване в естественной позе… может, этот Станислав Сергеевич сам все и проделал?

— А зачем тогда он мне обо всем рассказал? Если бы не он, мы бы так и думали, что это реальная предсмертная записка… нет, эту версию проверять, только если ни одной другой не останется.

— А другие у нас очень даже есть! То есть не совсем версии. — Я отхлебнула остывшего чая и поморщилась. — Скажем так: есть информация, из которой можно сделать выводы, вот только…

— Только ты не знаешь какие, — правильно понял меня шеф.

— Савицкий видел колье Завойтовой в руках у Олега и при этом слышал, как они с Шурочкой говорили про чью-то сестру и жадность врачей… у меня нет сомнений, что это имеет самое непосредственное отношение к делу, но вот какое?

— Сестра или его, или ее, — Ниночка что-то черканула в блокноте, — чего ради им чужих родственников обсуждать? Но это я быстро выясню, это не проблема.

— А если дело в том, что эта сестра тяжело больна — операция нужна серьезная или лекарства какие особые? — обрадовалась я. — Тогда и про жадность врачей в разговор хорошо ложится. И если колье нужно, чтобы заплатить за лечение… нет, все равно непонятно — где они его взяли? Не украли же? — осеклась я и уставилась на Гошку. — А почему не украли? Может, они и украли? Но почему тогда колье оказалось у Костровой? Уж она точно не врач!