Книга Муж, которого я забыла, страница 47 – Екатерина Дибривская

— Да, конечно. — Киваю согласно начальнику внутренней службы безопасности.

Как бы я не хотел, чтобы все они как можно скорее присели на долгий срок, а лучше вообще сгнили в сырой земле, теперь всё, что мне остаётся, — это смиренно ждать.

— Отдыхай, Денис. Ты проделал огромную работу. Просто колоссальную за такой короткий промежуток времени! Молодец! Ступай к Миронову. Думаю, он сможет тебя порадовать.

Я хочу сказать, что меня не обрадует новое звание. Не такой ценой я хотел бы его получить. Поэтому и принял своё решение. Но об этом Метлицкий узнает и сам. Поэтому прощаюсь и еду домой.

Впервые со дня похорон я поднимаюсь в спальню и сразу же обрушиваюсь на кровать. И впервые с того же дня позволяю боли проникнуть в каждую клеточку моего тела, опутать мой разум, поглотить меня целиком.

Взгляд то и дело натыкается на фотографию в рамке. Наш первый совместный снимок. Настоящий. Реальный. И я вспоминаю слова матери.

Я всё испортил. Да.

Утром следующего дня я еду в контору и иду прямиком в кабинет полковника Миронова.

— Ты почему телефон отключил, Акманов?! — Накидывается Олег Владимирович. — Думаешь, если дело распутал, то перед своим руководством можно уже не отчитываться? Заважничал?

— И вам здравствуйте, полковник. — Я сажусь перед ним и протягиваю рапорт. — Собственно, за этим и пришёл.

— Ты сбрендил? Рапорт по собственному? Когда твоя оглушительная карьера сейчас на самом пике?

— Я всё решил. — Цокаю я. — Не могу я больше работать. Дело, что вы мне доверили, я провалил, гражданку… Голавлёву не уберёг. А всё прочее не имеет особого значения. Мы бы и так рано или поздно их накрыли.

— Ты, Акманов, сейчас пойдёшь со мной, — рявкает он. — И, считай, что ничего этого я не слышал. — Рвёт в мелкие клочья бумагу. — И не видел.

— Олег Владимирович…

— Я всё сказал, Акманов.

Я иду за полковником по длинным коридорам, на парковку, молча сажусь в его автомобиль. Не задаю ни единого вопроса.

Когда у Миронова скверное настроение, ему лучше не лезть под горячую руку. Но и я такой же. Всё равно уйду со службы. Не удержит.

— Тебе что вчера Метлицкий сказал? — Неожиданно миролюбиво спрашивает крёстный.

— «Молодец, Дениска. Возьми с полки у Миронова награду и внеочередное звание. Это тебя порадует», — взрываюсь я.

— Что, так и сказал? — Хохотнув, переспрашивает Миронов.

— Нет, — скрипнув зубами, огрызаюсь в ответ. — Но ведь подразумевал. Что же ещё, по-вашему, меня интересует, так? Внеочередное звание? Почести и уважение? Слава? Не порадует. Я ухожу. Мне не нужно ни звания, ни наград, ни премии. Если вы не поняли, дядя Олег, я объясню доступным языком: я больше не желаю работать в службе безопасности. Вообще в органах. Не желаю больше нести ответственность за безопасность других людей! С меня довольно!

— Эх, Дениска! — Вздыхает полковник. — Помнишь, когда Лену убили, скопировав орудовавшего маньяка?

Я перевожу на него мрачный взгляд. О потере своей единственной дочери Миронов не говорил никогда.

— Я тоже считал, что раз такое произошло с моим ребёнком, раз я не смог защитить её, то не могу оставаться работать в органах.

— Это другое, — запальчиво возражаю я. — Месть за одно из ваших расследований. Никто не мог предугадать…

— Чушь! Я должен был знать, что та гнида достанет меня даже из тюрьмы. Должен был предугадать, что он не действовал в одиночку. — Он тяжело вздыхает и останавливается, паркуясь. — Денис, то, что произошло с твоей женой, — не твоя вина. Я имею больше опыта, сынок, теперь я знаю, как важно вовремя обрубить концы. Ночью в своей квартире скончался первый заместитель директора Быстров. Нелепая случайность.

Я поднимаю горящий от ненависти взгляд на мужчину.

— Легко отделался, значит.

— Легко ему не было, сынок. — Возражает Миронов. — Быстров отдал Метлицкому всю документацию. Мы накроем всех. Одним махом. Все концы.

— Вы хотите сказать, что смерть Лукерьи не была напрасной? — Горько усмехаюсь я.

— Я хочу сказать, что иногда смерть — единственный способ оказаться в безопасности.

Я смотрю в окно, резко выныривая из нашего разговора. Мы на парковке ведомственной больницы.

— Именно смерть Леночки смотивировала меня довести дело до конца и наказать всех, кто был к нему причастен. Не ограничиваться Фокиным. — Меж тем продолжает полковник. — Только серьёзная мотивация двигает нас к успеху. И меня, и тебя…

Во рту пересыхает. В ушах звенит. Я не хочу разочароваться, если окажется, что я всё понимаю неправильно.

— Зачем вы привезли меня сюда, полковник? — Низким хриплым шёпотом спрашиваю у него.

— Ты был прав, Дениска, — выдыхает он. — Наша она, эта твоя гражданка Акманова. Сразу пошла на сделку. Очень за тебя переживала. Плакала постоянно. Но стойко пережила удары судьбы.

От его тёплой, понимающей улыбки у меня сводит внутренности.

— Где она? — Вырывается со свистом.

— Прежде, чем ты пойдёшь к ней, я должен тебе сказать, — медленно говорит он, и я подскакиваю от нетерпения. — Когда она пришла в себя после пожара, Метлицкий с Натальей… В общем, они посчитали, что ты сам должен ей рассказать правду. Она не знает, кто ты и как именно появился в её жизни. Я обещал тебе, что у тебя будет возможность разрулить это самостоятельно… Поэтому она у тебя есть. Надеюсь, теперь ты сделаешь всё правильно, сынок.

В моей голове слишком много разных мыслей. Они настолько спутаны, что я не успеваю их разбирать. Но одно я знаю точно — я счастлив. До невозможности. До самой нелепой крайности. Рад до безумия. Нереально счастлив знать, что меня обманули мои же коллеги.

А знание, что Лукерья жива, делает и меня самого живым.

— Триста двенадцатая палата, сынок. — Криво усмехается Миронов. — Завтра к девяти я жду тебя на работе. И, Денис… Ей пока нельзя домой. Сам понимаешь.

— Я понимаю, да. Спасибо, полковник. — Я заканчиваю уже на бегу.

Кажется, даже не закрываю дверцу его автомобиля.

Возле её палаты стоит конвой, но меня пропускают без единого вопроса.

Я распахиваю дверь и чувствую в глазах подозрительное пощипывание.

Лукерья спит. Такая, какой она всегда была.

Со здоровым цветом лица, пушистыми ресницами, пухлыми губками и нежным румянцем.

Я ложусь рядом и прижимаю её к себе. Так крепко, словно хочу раствориться в ней. Словно хочу растворить её в себе.

— Луковка, — тихо зову её. — Просыпайся, маленькая.

— Денис, — капризно стонет она, а потом замирает в моих руках.

Поворачивается лицом ко мне и накидывается с поцелуями.