Книга Апостолы, страница 90 – Наталья Точильникова

— Поздно. Я слишком далеко зашел.

— Поздно не бывает. Когда-то я стоял у окна, у которого молился, и думал о смерти, потому что мои грехи невозможно искупить.

— Какие ваши грехи!

— Считать себя величайшим из грешников — форма гордыни.

— Вы напрасно тратите слова. Я верен ему. Он — великий человек.

— «Человек»! Ты сам сказал. А выдает себя за Бога.

— Он способен на то, что невозможно для человека.

— Да, у нас сильный враг. Но ему недолго осталось.

— Он вам враг, не мне.

— Тебе тоже. В том-то и дело! Ты не понимаешь! Он погибнет, и вы все погибнете вместе с ним.

— Пусть. Я уже выбрал.

Какой у меня выбор! Что? Пойти с тобой? Босиком по пустыне? Я — Великий Инквизитор огромной Империи. От таких должностей не отказываются! Вы сами виноваты. Я помню ваш колледж. Эти бесконечные соревнования классов, эти списки лучших учеников. Как я радовался, когда попадал на вершину списка!

Я попал на вершину списка, святой Игнатий! И я с нее не сойду!

Он вздохнул.

— Тогда пошли. Или ты убьешь меня прямо здесь?

— Пошли.

В последнее время вошло в моду оправдывать предателей. Иуда, Брут, Ганелон ^[88]… Как можно совершить такое ради денег, карьеры или власти? Тут более благородные причины: самопожертвование, любовь к свободе, даже преданность.

Бред! Все проще и грубее: деньги, карьера, власть. Оправдания придумываем мы сами.

Мы вышли на тюремный двор. Погода прояснилась. По небу неслись облака, и в разрывах сияло солнце. На траве чернела вчерашняя кровь.

— Ты позволишь мне помолиться?

— Да.

Лойола преклонил колени.

Я достал пистолет, который последнее время всегда носил с собой. Взвел курок. Лойола, казалось, не услышал. Он продолжал, уверенно, страстно:

В этот момент я выстрелил ему в голову.

Свет! Огромный шар света, словно шаровая молния. Он поглотил меня. Я задохнулся и потерял сознание.

…Я обнаружил себя лежащим на земле. Навзничь. В небе прибавилось голубизны. Сияло солнце.

Я приподнялся на локте и увидел кровь. На траве, на рубашке, на ладонях. При выстреле в голову бывает много крови. Где-то я читал об этом.

Марк неумело перебирал струны. Три аккорда. Я и не думал, что он вообще когда-нибудь держал гитару в руках. Он хрипловато запел. Что-то о «наших ребятах».

Я лежал, развалившись на диване. Уши вяли. Я не сноб, и с музыкой у меня не очень, но трех аккордов мне мало.

— Да ты не переживай, Петр. Мы на войне. После первого убийства всем дерьмово.

— Когда выстрелом в затылок — это не война.

— На войне, знаешь, всякое бывает.

— Да и не первое… Был Сугимори, потом — смертные приговоры. Здесь другое… Когда-то я преклонялся перед ним. Нас так учили в колледже Святого Георгия. Я убил кумира. «Встретишь святого — убей святого». Освобождение от самодовлеющих стереотипов.

Я говорил в пространство, не надеясь, что Марк поймет меня. Впрочем, почему не поймет? Умный мужик, просто не очень образованный.

Он отложил гитару и достал сотовый. Обнадеживающе посмотрел на меня.

— Такаги-сан?.. Через часок… Пропустят… Нет, немного. Пару ящиков… Да, парочку… Ждем.

— Это кто?

— Хозяин ресторанчика. Тебе расслабиться надо.

— Ох, Марк, пить с горя — последнее дело.

— Это смерть предателя — горе?

— Нет. Смерть души.

— Ну, это не ко мне. Это к Господу.

— Не хочу я с ним разговаривать!

Марк пожал плечами.

— Ну и не надо.

Послышалось шуршание раздвигаемых перегородок. На пороге стоял пожилой японец, две девушки в кимоно и двое слуг. Все низко кланялись. Рядом с ними на полу помещались два пластиковых ящика. Девушки несли какие-то музыкальные инструменты с длинными грифами. Я поискал в памяти названия: сямисэн ^[90], китайская цитра… Впрочем, я лютни от мандолины не отличу, не то, что цитры от сямисэна!

Марк изобразил легкий поклон и поманил гостей. Ящики перекочевали в комнату.

— Марк, ты что с ума сошел? — прошептал я по-русски. — Два ящика водки?

— Да, какая водка! Саке это их. Шестнадцать градусов. Бражка рисовая!

— Но два ящика!

— Да ладно тебе!

У низкого столика, рядом с моим ложем уже хлопотали японцы. Я так и не сменил позы. Японцы не удивились.

Такаги достал странный предмет, похожий на средневековый матерчатый кошель, набитый деньгами, но раза в три больше, и водрузил его на стол. «Кошель» был зеленоватого оттенка с вытканной на одной стороне большой хризантемой. Над «кошелем» помешался металлический круг с отверстиями. Наконец, до меня дошло. Японец вынул спички и зажег газ. Газовая горелка. В «кошеле», очевидно, небольшой баллон.

Девушек можно было бы назвать симпатичными, если поубавить белил. К тому же я совершенно не понимаю, зачем сбривать брови и рисовать их на лбу на три сантиметра выше, чем нужно. Прелесть черненых зубов также недоступна для моего грубого европейского вкуса. Я люблю естественность.

На одной из них было малиновое кимоно с крупными белыми цветами, на другой — розовое с бледно-голубыми. Вот это действительно красиво.

— Тани, — поклонилась одна девушка.

— Токи, — другая.

И Тани (а может быть Токи, я немедленно забыл, кто есть кто) поставила на горелку глиняный кувшинчик, наполненный саке.

К саке полагались суши, точнее маки суши — рисовые столбики, обернутые чем-то черным. Я предположил, что рыбьей кожей. Ими уже был уставлен весь стол. Сортов десять. Аккуратными партиями по семь штучек на деревянных подносиках. Как шашки.