Онлайн книга «На краю одиночества»
|
Его императорское высочество поднял руки. – Я помню все это. И… и я знаю, что он не сам. Это болезнь. А матушка не желает признавать ее. – Маска падает на пол. А тьма шепчет, что все хорошо, что Анна идет. Она близко. Где-то здесь, среди искусственных деревьев, под которыми натужно веселятся искусственные же люди. – И да… когда он пьет лекарство, все хорошо, но он такой упрямый! Особенно в последнее время. Я даже не знаю, что делать, – пожаловалась Ольга, поднимая маску. – Он отказывается… и ругается с мамой, и уходит… А она тоже злится. И я там будто лишняя, понимаете? – Она все-таки сумела отвести взгляд. И удивилась, должно быть, поняв, сколько всего рассказала. И прикрыла ладонью рот. И закричала бы, пожалуй, только вовремя осознала: не услышат. – Вы сами устали от этих тайн, – примиряюще заметил его императорское высочество. – В противном случае у меня ничего бы не получилось. Ольга замотала головой. И сделала шаг назад. Остановилась: – Вы меня отпустите? – Позже. – Николай потер глаза. – Пока побудьте рядом. У меня не так много друзей, и одним я уже рискнул… Тьма насторожилась. Что-то изменилось здесь, в зале… что-то изменилось во всем мире, и эти перемены касались Анны. Глеб развернулся. И услышал тихое: – Иди. А потом Анна пропала. * * * Анна всерьез раздумывала, не стоит ли ей вернуться домой. Запереться. Снять драгоценности и платье. Завернуться в старый теплый халат, сделать чаю и забыть обо всем. Как забыли о ней. Сколько времени уже прошло, сколько… Она смотрела, как его императорское высочество отступил в тень колонны, чтобы исчезнуть, а никто этого не заметил, что тоже было странно. Все будто бы позабыли о наследнике престола, вернувшись к прежним своим занятиям. Играла музыка. Меняло цвет пламя шелковых фонарей. Дрожали светлячки, но ощущение чуда исчезло. Анна поднялась. Она уйдет – никто не хватится. Никто никогда… Она умела прятаться среди людей, потом, когда поняла, что так легче, что если тебя нет, то и обижаться нечего… Раз-два-три… Снова вальс. Раз и два… Пол каменный, но звука нет, и никто не увидит жалкой ее попытки. Заныла нога, и Анна остановилась, оперлась на трость. Спускаться? Искать Глеба? Спускаться. Она кожей ощутила ласковое прикосновение. Ветер? Нет, ветру было тесно в этом зале, слишком душно, слишком ярко. Ветер запутался бы в ветвях искусственного плюща, а после, разозленный, сорвал бы и фонарики, и светляков, сбросил бы… Тьма. Теплое душное покрывало легло на плечи Анны. И отпустило. Показалось вдруг, что Глеб рядом. Где? Внизу. Где-то там, среди масок и людей в черных костюмах, которые из-за этих костюмов и масок кажутся удручающе одинаковыми. Как она отыщет? И почему он не способен вернуться? Нельзя? Разве кто-то способен что-то запретить темному магу? Нельзя. Способен, стало быть. Слушать тьму получается легко, почти так же легко, как слушать ветер. И Анна соглашается не судить. И обиду свою отдает, пускай… в конце концов, обидеться она всегда успеет. Собственная эта мысль позабавила. С обидами она никогда не носилась. А тут… Тьма ложилась под ноги. И вывела в коридор. И дальше куда? Влево или вправо? Анна обернулась. Вправо… определенно вправо. Вот и лестница. Она вдруг показалась бесконечной, а нога снова заныла, предупреждая, что спуск предстоит долгий. Как ни странно, но спускаться Анне всегда было тяжелее. Тьма уговаривала потерпеть. И сделать шаг. Потом второй. И не думать о лестнице. Не думать о боли. Нужно просто представить, что Анна плывет по туманному ковру, что… Она ощутила прикосновение к шее. И обернулась. Никого. И лестница закончилась. Если бы кто-то стоял сзади, то… – Какая, однако, любопытная девочка… – этот тихий голос раздался над самым ухом, а шею сдавили пальцы. – И какая вдруг неосторожная… Анна пыталась закричать. Позвать кого-то, неважно кого, но… должен же быть кто рядом! Ей обещали, ей клялись, что не позволят… А она поверила. Тело вдруг стало тяжелым, вязким. – Обопрись на мою руку. Умница… а теперь пойдем, нам здесь больше нечего делать. Анна не хотела идти, но не смогла ослушаться. – Знаешь, в чем твоя беда, деточка? – голос окутывал, скрадывая иные звуки, обволакивал, убеждал Анну, что в мире остался он, и только он, что лишь его ей надобно слушать, что… – Тебе следовало умереть давным-давно. И всем стало бы легче. С нее сняли маску. И надели другую. Прижали, позволяя ей приклеиться к коже. И Анна ощутила эхо силы, окружившей ее… маска… зачем… – Вот так… теперь улыбайся. А вот от этого придется избавиться. Рубиновый ошейник упал. – И это лишнее… не поддаешься? Как же с вами все-таки сложно, но ничего, юной деве простительна застенчивость. Платье… вот так… красивое… у тебя на удивление неплохой вкус, с учетом той жизни, которую ты вела. Белье тоже… вот это надень. Анна попробовала не подчиниться. Она ведь сильная. Ей так говорили, так почему же не выходит? Почему она подобна марионетке в чужих руках? Почему натягивает на себя чужую одежду. Чистую, но все равно чужую. И ненавидит себя за слабость, руки дрожат. – Чудесно… – легкое прикосновение. – Она твоя… – Думаешь, стоит?.. – в этом голосе звучит сомнение. – У меня есть еще дело, если ты не забыла. Твое, между прочим, дело. – Нет, но здесь его императорское высочество… – Именно. И нельзя, чтобы они встретились. В конце концов, дорогая, я ведь решаю общую проблему и помогаю тебе лично. – Да, но… – Тебе всего-то и нужно – вывести ее из дому. Вздох. Эта, вторая женщина сомневается. Ее сомнения окрашены в черный. И к ним примешивается изрядная толика страха. Она почти готова отступить, сдаться, прикрывшись парой слов, но не решается. Почему? – Послушай, – этот голос изменился. – Я понимаю, что тебе страшно. И что ты не хочешь марать руки… – Темные… Судорожный вздох. И тьма рядом, Анна теперь чувствует ее, такую близкую, но все же недосягаемую. Она, эта тьма, бьется, злится, переливается всеми оттенками черного, буря в стакане, да без толку. Как получилось, что она потеряла Анну? И что Анна потеряла себя? – Они ничего не узнают, – это прозвучало мягко, успокаивающе. – Ничего не почувствуют. Даже если пройдут рядом… Поверь. |