Книга Девичник. Объект желаний, страница 30 – Наталия Рощина

Шура был неутомим. Он не произносил ни слова, обладая мной молча, немного грубо, словно вымещая обиду, с которой никак не мог смириться. Он брал меня сзади, накручивая на руку мои волосы так, что я едва не задыхалась, запрокидывая голову вслед его движениям. Словно находя в этом особое удовольствие, шумно дыша, он вдруг резко менял позу, отбрасывал мои руки, готовые обвить его шею. В глазах его горели недобрые огоньки. Мне было хорошо и страшно, но теперь от того, что этот мужчина проделывал со мной. Я была полностью в его власти. Нет оков прочнее тех, которые надевают на нас опытные любовники.

Это было странное обладание, каждое движение которого словно должно было показать главенство мужчины, его превосходство. Я не пыталась спорить и была согласна на любую роль. Мне отвели не самую благодарную, как мне сперва показалось, но главное, что я была здесь, что я ощущала в себе упругую плоть мужчины.

Любила ли я его? Любил ли он меня? Не знаю, в то время мне казалось, что наша связь не будет иметь конца. Мы ничего не просим взамен. У нас не может быть ссор, нам нечего делить, наши недостатки остаются словно в другой жизни, в той, где нет этого безрассудного секса, где нет ощущений взрыва, когда тело твое покидает землю и устремляется ввысь… Его возвращает обратно далеко не сила земного притяжения, а исчерпавшееся наслаждение, только оно.

— Ты больше не сердишься на меня? — целуя его закрытые веки, спросила я.

Оба мы уже получили от близости все, что только может желать мужчина и женщина. Сегодня я была пластилином в ловких, жестких руках, в которых каждое движение было подчинено самоутверждению, доминирующему мужскому началу. И то, что мы закончили не совсем обычно, оральными ласками, к которым Шура постепенно приучал меня, было словно следующей ступенью познания на бесконечных просторах сексуальных наслаждений. Наслаждений, в которых мужчина получал все, а женщина была обязана дать ему это безграничное, острое и желанное «все». Я не была в восторге от этого нового любовного опыта, но решила сообщить об этом в другой раз.

— Я была хорошей девочкой? — едва прикоснувшись кончиком языка к его губам, я хотела поцеловать, но Шура мягко отстранился.

— Все было замечательно, Ладуся, — улыбнулся он, но это была не та улыбка, которая могла меня успокоить.

— Неужели ты такой злопамятный? Не можешь мне простить минутную слабость? — искренне удивилась я. Продолжая обнимать его, я качала головой. Мои волосы щекотали его грудь. Взяв тяжелую прядь в руку, Шура поднес ее к лицу и жадно вдохнул аромат. Я знала, что это его слабость — волосы женщины должны пахнуть духами, тонкий, едва уловимый аромат, предназначенный одному мужчине, тому, с которым она близка. Ничего общего с привлекающим внимание сильным запахом, на который нельзя не обратить внимание.

— Ты хорошо пахнешь, — не отвечая на мой вопрос, сказал Шура.

— Спасибо, но я говорила о другом.

— Мне кажется, тебе нужно ехать домой, — снова перебил меня Шура.

— Ты прогоняешь меня? — Обида захлестнула меня, но я решила, что это будет мой последний вопрос. У меня, в конце концов, тоже есть гордость, и я не позволю мужчине, который обладал моим телом, плевать в мою душу. Я ослабила свои объятия, отодвинулась и выразила готовность слушать.

— Нет, ты можешь остаться. Только я люблю спать один.

— Как странно. Когда ты оставался на ночь в моей постели, ты не говорил ничего такого.

— Я много чего опускаю.

— Например? — насторожилась я.

— Твои встречи с этим пижоном. Ваши постоянные культпоходы. Я ведь не спрашиваю, где и как они заканчиваются.

И тут я поняла, что он ревнует. Он отчаянно ревнует и давно. Это чувство настолько прочно поселилось в нем, что он уже не считает нужным скрывать его. Но ведь сколько раз он сам говорил о свободе выбора, полной свободе вообще, о доверии. При этом он подчеркивал, что не видит себя в роли главы семейства, что наши отношения для него скорее правило, чем исключение. И как в такой ситуации должна была вести себя я? Кажется, я тоже не давала клятву верности. Но никто, кроме меня, не знает, как трудно мне разобраться в своих чувствах и как нужна мне была компания этого интеллектуала в наглаженных костюмах. Кто знает о том, что я чувствую? Никому не было до этого дела. И кто же заслуживает большего уважения: этот чудо-любовник или восторженный почитатель моей красоты, отважившийся назвать меня своей невестой? Почему в жизни все так нелогично? Почему я не могу испытывать к Олегу такой животной привязанности, как к этому самодовольному самцу? На четвертом десятке он, видите ли, не видит себя в роли главы семейства! Великий соблазнитель! Я не заметила, как распалила себя настолько, что, не ожидая дальнейшего продолжения разговора, поднялась и стала молча одеваться.

— Ты куда?

Губы мои растянулись в улыбке. Я решила не опускаться до объяснений. И что я могла сказать? Впрочем, могла. Например, то, что сегодня этот пижон, как Шура его презрительно назвал, фактически попросил моей руки. В какой-то момент я едва удержалась от соблазна выложить этот несомненный козырь.

— Я спросил, куда ты собралась? — грозно сказал Шура.

— Домой, Шура, куда же еще?

— Мы сегодня как-то странно себя ведем. Так странно, что приходится извиняться. — Шура сел. Я созерцала его бесстыдно обнаженное тело, взъерошенные волосы, протянутые ко мне руки. Как театрально. Последний акт пьесы неизвестного автора. — Теперь моя очередь. Прости, я погорячился.

— Прощаю, — продолжая улыбаться, ответила я.

— Останься. Я сварю нам кофе.

— Кофе, чай. Чай, кофе — какой узкий выбор, — развела я руками. — Я не пью на ночь кофе.

— Хорошо, выпьем по стакану воды и уляжемся спать, как брат и сестра.

— После инцеста? — добавила я.

— Лада!

— Что, Александр Александрович? — На моем лице больше не было улыбки. — Все в порядке. Тебе не стоило извиняться. Из нас двоих отличилась сегодня только я. День у меня такой странноватенький, на контрастах. Ничего, переживу.

Я подошла к Шуре, поцеловала его в щеку. Он перехватил мои губы, впился в них жадным поцелуем. Его язык пытался властно проникнуть ко мне в рот, но я, так любившая французский поцелуй, непроходимо сжала челюсти.

— До завтра, — сдался Шура, хлопнув меня напоследок по попе.

Он поднялся и вяло зашагал за мной в коридор. Включил свет, придержал мою сумочку, продолжая игру, которой я была сыта на сегодня. Моя вымученная улыбка спасала от необходимости что-то говорить. В любом случае я не хотела разрывать отношения с мужчиной, который открыл для меня мир наслаждений и продолжает уверенно вести меня к абсолютному познанию собственного тела.

— Завтра у меня снова культурная программа, — уже в дверях сказала я.

— Что на сей раз?

— Органная музыка.

— Надеюсь, тебе понравится, — с улыбкой сказал Шура.