Онлайн книга «Макошин скит»
|
Рафаэль кивнул. – Значит, завтра в шесть утра общий сбор. Напомни Татьяне, чтобы захватила маску силиконовую… – Чудовища? – Да, его, родимого. Не уверен, что оно нам понадобится. Но пусть. И Семен… Найди веревки, не современные, а старые, типа пеньки? Найдешь? – он посмотрел на время – конечно, это свинство с его стороны, на часах почти шесть вечера. Семен шумно засопел, но к совести взывать не стал, пробормотал: – В гараже посмотрю… Нам же супер-новая не обязательно? Ничего, если немного промасленная окажется? – Даже еще лучше. И сухой лед не забудь! – Это помню, уже в багажнике. Рафаэль, положив трубку, уставился в разложенные на полу эскизы. «Хорошо бы получилось», – подумал, стараясь избегать взгляда на набросок с девушкой, похожей на Карину из тревожного сна – это его личные проблемы, вряд ли они кому-то еще нужны. * * * – Млада, успокойся уже… Девушки сдавленно смеялись, то и дело оглядываясь по сторонам, будто опасаясь, что их увидят. В темной от холода воде поблескивало апрельское солнце, струился тонкий, будто паутина парок – это они опустили белье в реку. Цветастые ткани набухли, поднялись пузырями над поверхностью, подхваченные несильным течением и порывом ветра. – Ох и влетит нам из-за тебя, – темноволосая девушка поправила платок на голове, надвинула на брови, собрала багром отплывшую одежду, прибила к деревянному мостку. Ее напарница, смешливая девушка-подросток все больше улыбалась, чем работала сегодня. Она подставляла солнцу веснушчатое лицо и без устали болтала. – Да ничего не влетит, вот сколько настирали! Послушание выполнили, отчего не расслабиться? – помолчав, изучая свою подругу, она спросила: – Агата, а в миру́ тебе как звали? Карина осторожно, чтобы не поскользнуться на влажных, потемневших от времени досках, отозвалась: – Тебе-то что? – Да интересно просто. Все послушницы от мирских имен отказываются, зовутся, как матушка Ефросинья прикажет. У тебя совсем чудно́е имя. Значит, и в миру тебя звали чудно́. Поэтому и спрашиваю. Интересно ведь… – Ничего интересного. У тебя имя интереснее: Млада. – Темноволосая, наклонившись, достала несколько рубашек, принялась отжимать. Покосившись на подругу, бросила: – Ты так и будешь трепаться или поможешь? – Пожалуешься? – девушка не шевелилась. Только теперь яркие, будто весеннее небо, глаза, искрились от настороженного удивления. Ее подруга вздохнула, снова вернулась к своему занятию: – Дура ты… Сама знаешь, отречение от мирского – часть послушания. А ты меня во грех вгоняешь своими расспросами. Не хорошо. Я тебе о твоем имени не спрашиваю ведь, вот и ты не спрашивай. Девушка пожала плечами: – А чего тут говорить, в этом тайны нет. Имя настоящее, мамой-папой данное… Темноволосая покосилась на нее подозрительно, но новых вопросов не задала. Любопытная напарница соскользнула с пригорка, приблизилась к кромке воды. Подобрав длинную юбку и закрепив подол на поясе, подтянула к себе небольшое полотенце-рушник с вышивкой по краю. Скрутила ткань, наблюдая, как прозрачная вода возвращается в реку. Добавила примирительно: – Почему сразу дура? У всего есть прошлое. У тебя. У этого ручья… Прошлое идет за нами, как его не назови, не отпускает. – Потому что болтаешь много. – Карина пожала плечами, вздохнула, но сказанное Младой засело под сердцем. Девушка какое-то время полоскала белье. Покосившись на напарницу, все-таки спросила: – А отчего у тебя имя осталось? Матушка Ефросинья вроде бы строга с обетами. Млада небрежно пожала плечами: – А у меня обет в другом. Карина закусила губу. Отжав несколько рубашек, расправила их и резко встряхнула, расправляя складки. Влажное белье выбросило веер мелких брызг, засверкавших золотом в весеннем солнце. – А в чем же тогда? – не выдержала, спросила. Млада фыркнула: – Кто-то говорил, что следует послушанию и любопытный нос не в свои дела не сует… – Посмотрев на девушку, примирительно отозвалась: – Ладно уж, скажу. Оглядевшись по сторонам, наклонилась к Карине, одновременно вытягивая из-за пазухи тонкий шнур. Разжав ладонь, сунула Карине под нос болтающееся на нем обручальное кольцо. – Видишь? Темноволосая кивнула, затаила дыхание. Млада распрямилась, спрятала украшение обратно. – Имя мое – мой крест. Я ж уголовница, Агата, воровка. Сюда мужем на исправление прислана. – Мужем? Это ж сколько тебе лет? – Карина недоверчиво нахмурилась. Млада посмотрела свысока: – Двадцать два. Не веришь?.. А на сколько тяну? Девушка растерялась. – Ну, не знаю. Я думала, тебе лет 16… Млада присвистнула. Отжав еще несколько вещей, с размаху бросила их в корзину. – А это у меня кровь такая. И мать такая, и тетка, и бабушка, говорят, в свои шестьдесят на сорок тянула… Кровь цыганская. Мое проклятье, – девушка закусила губу. – Все, что плохо лежит, к себе прибираю. Особенно золотишко. И колечко это, – она кивнула себе за спину, – из ворованного золота сплавлено. Она остро глянула на Карину, прищурилась. Та задумчиво перекладывала вещи в корзине, молчала. – И чего тебя сюда, насильно привезли? – Ну, отчего насильно?.. Муж сказал: или сюда, или в тюрьму. Я, видишь ли, у его золовки кое-чего взяла, – девушка вздохнула, – Выпрямившись, уперла кулаки в тощие бока: – Не выдержала. Бес попутал, однозначно. Сколько раз я эту чертову заколку на ней видела, сколько раз в руках держала, ни одна крамольная мысль не пошевелилась. А тут в гости к ним приехали… А у них дом богатый… Муж ее в администрации работает, сама понимаешь… Ну вот, приезжаем, я в дом первой вхожу, мой Гриша у машины замешкался, сигареты искал. И вот захожу и вижу, как золовка буфет запирает… И, заметив меня, аж побелела вся, съежилась… и так бочком-бочком – в кухню. Спряталась. И до того меня злость и обида взяла, что… Девушка махнула рукой. – Ну так если ты воровала, наверно, естественно, что люди ценности перед твоим появлением припрятывали, нет? – Вот! В самый корень смотришь! Я ж до того раза никогда ничего чужого и не брала. Но разве кого убедишь, раз цыганка – значит, воровка. А тут, как увидела, что эта стерва свое шмотье прячет от меня, так и взыграло во мне. Увидела на столике заколку для волос, обычная побрякушка, думала. А она антикварная оказалась. Она опустилась на корточки, подняла с берега камушек и со злостью запустила в воду – камень, скользнув по темной поверхности, как капля по раскаленной сковороде, долетел до середины реки и, булькнув, утонул. |