Книга Рождение звука, страница 7 – Чак Паланик

Беспомощная слабачка. У нее ничего не получилось. Никогда у нее ничего не получится.

А тело записывало все, тело превратилось в черный ящик пассажирского лайнера; самолет разбился, и никто не выжил.

Митци нажала кнопку.

Сначала зашипел фон. Затем прозвучало ее произведение.

Волна прокатилась не только по рукам и шее, волна захлестнула все тело. Когда раздался вопль, Митци словно стала проводником чего-то из потустороннего мира. Она создала нечто бессмертное, что не измеришь монетой. Такого не создать простому ремесленнику.

В этом была ее суперсила.

Раздался вопль, и все преобразилось. Продюсер пал. Его раззявленный рот беспомощно застыл в таком же вопле. Что, как не подражание, есть высшая оценка творчества? Как рыболовный крючок, звук впился в слушателя, погрузился и жалом, и бородкой, стал плотью жертвы. Звук овладел им, как паразит. Глаза «не-Шло» вылезли, пузо и стояк сжались, исчезли. Глаза и вылезли из орбит, и закрылись одновременно, будто слушатель испытал ту же боль, что и на записи. Челюсть вывернуло так, что подбородок врезался в горло, а самого его отбросило назад. Словно Митци выстрелила или саданула ножом, врезала ему наотмашь, прямо в стеклянную челюсть.

Даже когда вопль сменился шипением пленки, комната еще долго сотрясалась. Голоса за дверью смолкли. В тишине откуда-то издалека донеслись тихие и беспомощные слова незнакомца: «Это еще что за херня такая?»

Прежние книжные полки исчезли. Фотографии в рамках превратились во что-то невообразимое. Каждая ручка, каждая книжка обернулась в дикого, злобного зверя, неведомое доселе чутье рвало тело мужчины, слезы залили глаза, вены вздулись под воротом рубашки.

Митци испытала те же чувства, когда записала первый предсмертный вой.

Каждый хочет стать кем-то. Люди жизнь отдают за то, чтобы рассмешить зал. Завладеть вниманием незнакомцев. Повторить успех, продать талант, навариться на самых сокровенных человеческих инстинктах. И если умеешь превращать в товар то, что делает человека человеком, то цель достижима. И жратва, и порно становятся инструментом власти.

Продюсер так мотал головой, что зашлепал щеками. Подпрыгнул, шатаясь, рухнул в кресло. Туго набитое вращающееся кресло черной кожи пискнуло под ним, как звереныш с перерезанной глоткой. «Не-Шло» отдернул руки от подлокотников и застыл в гадливом оцепенении.

Тело Митци запомнило это чувство навсегда. Вдруг превратиться из ничтожества во властителя, из жертвы в хищника.

Рука угрожающе двинулась к кнопке «Воспроизведение», но продюсер остановил Митци умоляющим жестом:

– Нет. У меня сердце не выдержит.

Так она превратилась из запуганной в устрашающую.

До того дня любой хамоватый водитель автобуса мог довести Митци до слез. С того дня ее работой стало доводить до слез других. Она поднялась до уровня профессионального садиста, только лучше. Ее способность создать всеобщее напряжение, а потом взорвать аудиторию, дать всем выпустить пар без преувеличения можно было назвать сверхъестественной.

До выпускного оставалось два года, но в школу Митци больше не вернулась. Девушка стала единственной Айвз в «Айвз Фоли артс».

Учиться предстояло другим пятнадцатилеткам, тем, которые хотят в университет. Митци уже знала все, что нужно: о жизни, ужасной смерти и том, как по-тихому получать гонорары с мирового проката, не особо заморачиваясь вычетом налогов.

Голоса в коридоре молчали. Все ждали, что скажет она. Продюсер, «не-Шло», сунул покрытую пятнами лапу в нагрудный карман и вынул гремящий пузырек с пилюлями. Вытряс одну на ладонь и бросил под язык.

Некоторое время Митци воспринимала свою работу как «политическую карьеру». Она считала, что женщинам исторически запрещено убивать, если речь не идет о самозащите. Женщина не имеет права убить ради удовольствия, тем более нельзя убить другую женщину. Что бы там ни говорили о равных правах в воспитании детей, как бы ни обсуждали неравенство в зарплате, право на убийство – вот единственное мерило женского равноправия. Когда эмоции по поводу той первой записи немного улеглись, Митци убедила себя, что добыча криков сродни политическому деянию и представляет собой нерушимую власть.

По ее мнению, она вела последний бой за равноправие женщин.

Со временем появились и другие цели, но восторг от первой, главной, не исчез. Как и положено при классической сублимации, Митци считала, что доставляет радость другим, что избавляет безымянных людей от ничтожной жизни, даруя им бессмертие, о котором те и мечтать не смели. Митци Айвз, творец звезд.

Каждая такая цель все глубже хоронила правду. Дело было не в политике и не в благодетельстве – Митци просто упивалась властью. Ценность награды уменьшалась с каждым разом, с тем, первым, глотком власти ничто уже не могло сравниться.

Сначала ни выпивки, ни таблеток не было. Однако они не заставили себя ждать, появились, как только Митци сама перестала верить в собственные сказки.

Продюсер, «не-Шло», взял себя в руки. Перед его глазами помчались цифры, о которых Митци и не догадывалась, и он предложил:

– Дам тебе двадцать тысяч за исключительные права без ограничения по территории.

Митци поставила цифровой плеер на пол и скрестила ноги. Позволила юбке задраться. Хотела посмотреть, станет ли мужчина пялиться, хотела почувствовать власть.

Продюсер пялиться не стал.

– Хорошо, двадцать пять, – произнес он.

– Тридцать, – отозвалась Митци. Она наклонилась вперед, вырез рубашки опустился. Показались очертания ее почти совершеннолетней груди.

Продюсер упорно не смотрел: девушка доказала, насколько опасной может быть.

Губы торгаша скривились в ухмылке. И даже не в ухмылке, а натренированном опытом таких вот сделок выражении лица.

– Таких денег за озвучку криков не платят, – начал было он. – Глупо думать…

Митци поднялась и расправила юбку.

– Хочешь увидеть, как заплатят сорок? – и притворилась, что хочет уйти.

Противник хрустнул зубами. Страх выдал его с потрохами, ужас при мысли, что какой-нибудь конкурент потратит сорок штук и поднимет целое состояние на этом вопле. Ведь можно предоставлять лицензию и сублицензию на использование крика в кино, на телевидении, в компьютерных играх. Для телефонных рингтонов. В поздравительных открытках! Вопли не надо переводить, чтобы выйти на рынки других стран. Бесконечный поток денег, вечный двигатель дохода.

– Сядь, сядь, сядь! – Продюсер выставил ладони вперед, словно мог по воздуху затолкать ее обратно в кресло. Он пошарил в ящике стола и выудил чековую книжку. Стоит заартачиться, и девица, чего доброго, сама выпустит запись на рынок. И завтра ему придется стать в одну очередь с сонмищем звукоинженеров и гуру спецэффектов.

Черкая ручкой, расписывая ее, спросил: