Онлайн книга «Огонь в итальянском сердце»
|
Я скручиваюсь от боли, держась за яйца, пока он, по всей вероятности, шлет мне проклятия на венгерском. В любом случае, я заслужил это все. Я все еще не в отключке, когда надо мной склоняется группа врачей. Я понимаю, что они поднимают меня. Мать не перестает голосить где-то рядом. Она обещает стереть в порошок всю семью Каталин, которую оскорбляет нищенкой. Но скорее я убью ее, чем она исполнит свои клятвы. Я пока ещё осознаю практически каждый звук, но через… один, два, три, четыре, пять, шесть… вырубаюсь. Каталин Сон, который мне снился, был до того восхитительным, что я не хотела просыпаться. И даже когда меня вырывает из царства Морфея включившееся радио, я держу веки плотно сомкнутыми еще несколько секунд. Песня, звучащая из небольших колонок, трогает душу. «Сказал: "Мы должны сделать перерыв, я думал об этом” Назови это компромиссом, хотя это ты заставляешь меня страдать. И я ждал, И я ждал, И я ждал, Чтобы ты позволила мне дышать снова. Снова… Теперь ты звонишь ночью, И мы оба знаем, что это запущенный случай, Но меня ломает, что мы не разговариваем. Ты скучаешь по тем временам? Ты никогда не звонишь, когда трезва. Мы играем в игру, И тебя волнует только, когда это все закончится. И я ждал. Да, я ждал, И я ждал, Чтобы ты позволила мне дышать снова. Снова… Теперь ты звонишь ночью, И мы оба знаем, что это запущенный случай, Но меня ломает, что мы не разговариваем. О, ты вернешься… Я оставляю тебя висеть на линии, Ты не вернешься… Я просто держусь за что-то, Ты не вернешься… Это ломает меня каждый раз Ты не вернешься… Мы оставляем все позади. И я ждал, Да, я ждал Да, я ждал, Чтобы ты позволила мне дышать снова. Снова… Теперь ты звонишь ночью, И мы оба знаем, что это запущенный случай, Но меня ломает, что мы не разговариваем. Мы не разговариваем, Но ты звонишь ночью, И мы оба знаем, что это запущенны случай, Но меня расстраивает, что мы не разговариваем». Трек заканчивается, и затем радиодиджей уведомляет слушателей, что полминуты назад для них пел песню «Speak» The Hollow Men. Я прокручиваю в голове все слова, сказанные диктором радиоволны, лишь бы не пуститься мыслями в обратный путь к сердечным мукам и терзаниям. — Я знаю, что ты не спишь, — грустно бормочет Глория. — У тебя по виску слезинка скатилась… Дрожащей рукой, вместо того чтобы вытереть лицо, я размазываю по нему слезу, подобно ребенку. Сделав глубокий вдох, сперва поворачиваю голову вправо, а уже потом открываю глаза. Я и так знала, что Глория лежит на своей кровати. Она, спрятав руки под щеку, сострадательно за мной наблюдает. Долго ли? — Во сколько самолет? — спрашивает соседка по комнате, и этим вопросом вынуждает меня разрыдаться. Видит Бог, я отчаянно пыталась не плакать, держа все в себе. Но больше не получается. Руками впившись в подушку, я утыкаюсь в нее лицом, чтобы заглушить рыдания. Чувствую, как постель прогибается под весом Глории. Она мгновенно накрывает мои плечи своими теплыми ладонями. Я не слышу, что именно говорит соседка, но ее шепот влияет хорошо. Понемногу я успокаиваюсь и, словно возрождаюсь. Все равно другого пути мне никто не предоставил. Я не могу изменить сложившегося, поэтому и расстраиваться бесполезно. Да, да, да! Как легко рассуждать. А выполнить? Кто сможет без усилий принять то, что вскоре его жизнь навсегда переменится? Нет такого человека в мире. И, как бы я себя ни утешала в последние десять дней, мне все равно очень и очень плохо. Глория помогает встать с кровати и отправляет меня в душ. Она помогает одеться, причесаться, украшает мою внешность легким макияжем. Я согласна с ней, что это необходимо: такой мертвенно бледной меня давно никто не видел. Румяна придают несколько свежий вид, а тушь кое-как маскирует покраснения глаз. Кажется, сейчас я более-менее похожа на ту Каталин, которой была меньше двух недель назад. Я была самой счастливой. Никогда бы не подумала, что Глория может стать помощницей в выборе одежды, и сама будет настаивать на применении косметики. Но, так или иначе, она провожает меня до центральной двери общежития. Заключив в медвежьи объятия, соседка делиться тревогой, что мы больше не увидимся. — Все мои вещи собраны, но чемоданы остались в нашей комнате, — невесело улыбаюсь ей я, потрепав по плечу, когда мы отстраняемся друг от друга. — Рейс только в полночь, так что ещё успеем попрощаться. Она кивает головой, почему-то смотря в пол. Надеюсь, Глория не сентиментальна, подобно мне, ведь я не выдержу ее эмоций. Однако она храбрится, как солдат. И я ей безмерно благодарна. — Ты не передумала? Я быстро-быстро моргаю, прогоняя печаль. Тяжело вздохнув, заверяю то ли Глорию, то ли саму себя: — Нет. Может быть, и в последний раз, но я должна увидеть его. — Ты же не думаешь, что виновата? Она высоко поднимает брови, дожидаясь от меня ответа. — Из-за моего папы Маркус в больнице… — Его скоро выпишут, — брюзжит Глория, — я смотрела новости. С ним все в порядке! Да, я это знаю, но, что бы ни происходило между нами, это не значит, что я перестала о нем волноваться. Или заблокировала свою любовь к нему. Как будто это возможно… — Спасибо Маркусу только за то, — тихушке Глории не характерно высказываться рьяно и пламенно, но именно так она и поступает, — что он, придя в сознание, не разрешил очернить имя твоей семьи. Твой отец все сделал правильно, Каталин! Марк в самом деле приказал своим адвокатом не называть ни в коем случае имя того, кто его избил. Я была в обмороке, когда это произошло, и до сих пор не могу простить папу. Информатором благородно стал Алистер, я его об этом даже не просила. Он также сам предложил подвезти меня к Ферраро, хотя изначально был против этой идеи. |