Книга Злоба, страница 176 – Джон Гвинн

– Тогда извините, я не знаю, где он, – пожала плечами Кивэн. По правде говоря, вот уже несколько дней как Гара было почти невозможно отыскать нигде – он появлялся только для того, чтобы выдать еще несколько поручений, а затем снова исчезал. Вообще, со дня воинского испытания Корбана он вел себя как-то странно – впрочем, как и мама: оба настаивали, чтобы она одевалась по-дорожному, словно для какой-то поездки куда-то, но куда и зачем – не сообщали. Конечно, с началом осады Оуайна все изменилось, но объяснений она так и не получила, Гар же пропадал где-то все дольше и чаще.

– Могу ли я вам чем-то помочь? – спросила Кивэн.

– Возможно, – сказал Бренин, озабоченный и явно мучающийся оттого, что заметил по соседству любимую кобылу Алоны. – Мне нужно знать, сколько здесь лошадей – боевых коней, не пони.

Кивэн кивнула:

– Не больше двухсот, милорд. Возможно, даже меньше. Не знаю точного числа, но около того. Я могу узнать наверняка…

– Всего двести? – тихо сказал Бренин. – Этого недостаточно. – Он покачал головой: – Да-да. Узнай.

Только однажды с начала осады произошла мало-мальски длительная битва. На следующий день после прибытия Оуайна нарвонцы попытались взять приступом ворота: воины тащили в гору поваленные деревья с железными насадками и пытались протаранить тяжелые створки. Однако те оказались слишком толстыми, да и защитники крепости беспрестанно обрушивали на головы таранщикам шквал булыжников. Немало десятков было раздавлено до смерти, прежде чем Оуайн отозвал своих людей, а в доказательство того, что их усилия были не напрасны, на воротах осталась лишь пара царапин.

Дун-Каррег казался неприступным, но тем не менее среди тех, кто находился внутри стен, нарастало напряжение. После гибели Гетина и его дружины, несомненно рассеянной и оставшейся без управления, вся надежда на снятие осады возлагалась на Далгара и его отряд из Дун-Мэйна.

Следом за королем и свитой в конюшню вошли и остальные. Это был Натаир со своими обычными спутниками – одетым в черное Сумуром с длинным изогнутым мечом за спиной и орлиным стражем, Раукой.

Кивэн подошла к Эдане, и та улыбнулась, хотя в лице ее чувствовалась некоторая напряженность.

– У тебя новый страж? – прошептала Кивэн, кивая в сторону Галиона.

– Коналлу пришлась не по душе такая работа, – сказала Эдана.

Кивэн скорчила недовольную мину.

– Зачем считать лошадей?

– Отец хочет, чтобы к приезду Далгара войско было готово. Он будет в меньшинстве, и ему понадобится помощь.

– О, понимаю.

– А я тебя искал, – дружелюбно сказал Натаир и широко улыбнулся.

– Да? – отрешенно пробормотал Бренин, не переставая теребить кобыле морду.

– Да, – подтвердил Натаир, и огонек веселья у него в глазах потускнел. – Вот уже некоторое время.

Бренин наконец посмотрел на него.

– Ну что ж, ты, кажется, меня нашел. Прости меня, если уделил тебе не так много времени, как тебе хотелось бы. Но таковы обстоятельства.

Натаир пренебрежительно махнул рукой:

– Я вне опасности – в этом я уверен. Оуайна, как и всех нас, связывает Древняя премудрость.

«Древней премудростью» назывался набор обычаев, которые Изгнанники принесли с собой в новые земли, и обычаи эти включали в себя права гостя: гость, переступивший чужой порог и вкусивший пищи у чужого очага, был в безопасности и мог пользоваться защитой со стороны хозяина дома.

– А и впрямь, – сказал Бренин.

– Я надеялся поговорить с Оуайном, рассказать ему о том, что я здесь, и, возможно, вразумить его по поводу бесполезности этой войны.

– Конечно, – разрешил Бренин. – Он возвращается под стены каждый день. Вот тут-то ты с ним и поговоришь. Хотя вряд ли у тебя получится его переубедить.

– Да. Спасибо, – поблагодарил Натаир. – Я сожалею о положени, в котором вы оказались, но я не могу оставаться здесь бесконечно. Я должен вернуться к себе на корабль, и притом в ближайшее время.

– Как пожелаешь, – пожал плечами Бренин. – Я уверен, что Оуайн предоставит тебе безопасный проход. Это и есть то, о чем ты хотел со мной поговорить?

– Отчасти, – сказал Натаир, – а еще о Мейкале. По другому вопросу, касающемуся клана Беноти, я уже поговорил с твоими советниками. Их помощь мне очень пригодилась. – Натаир посмотрел на Эвниса, и тот почтительно склонил голову.

– Но мне по-прежнему очень любопытно разузнать, зачем Мейкал сюда приехал и куда он мог направляться. Хоть что-нибудь.

– Да-да, – сказал Бренин. – К сожалению, с некоторых пор я не могу похвастаться излишком свободного времени. Прошу меня простить, но я не обнаружил ничего нового. Как я уже говорил, я не знаю, ни зачем Мейкал сюда приехал, ни куда он направился.

Натаир нахмурился – он не привык отступать.

– Ну должно же быть что-нибудь… – сказал Натаир. – Он, должно быть, заезжал сюда – у него впечатляющий жеребец, огромный такой, серый. Он был в этой конюшне?

«Был!» – подумала Кивэн, ясно вспомнив этого коня.

– Я не работаю на конюшне, – отрезал Бренин.

Натаир посуровел.

– Но должен же быть тут кто-то, какой-нибудь конюх. – Он оглянулся по сторонам и вдруг увидел Кивэн. – Эй, ты, вон там – помнишь коня, о котором я говорю? Серого такого, в яблоках?

Все взгляды вмиг обернулись к ней.

– Да… да, я его помню – в смысле, серого жеребца. Он был прекрасен.

Натаир сделал шаг к ней.

– Кто ухаживал за конем, ты? Может, ты говорила с Мейкалом, его наездником?

– Нет, не я. Это был Гар.

– Гар?

– Управляющий конюшен.

– Я должен с ним поговорить. Где он?

Кивэн пожала плечами.

– Не знаю, – сказала она.

– Я уверен, что он ничего не знает, – вмешался Бренин. – Но я прослежу, чтобы его допросили и сообщили тебе, если вдруг всплывут какие-нибудь любопытные новости.

Натаир повернулся к Бренину:

– Я бы предпочел поговорить с ним сам, тем более что твое время и так занято.

– Нет, – отрезал Бренин.

С минуту Натаир молчал. У него сузились глаза.

– Я привык говорить с кем-то, если я этого пожелаю, – холодно молвил он.

– Я вполне допускаю, что так оно и есть, – сказал Бренин, – когда ты находишься в своем собственном дворце, в своем собственном королевстве. Но я хотел бы напомнить, что ты здесь гость, а не король. И у себя во дворце, у себя в королевстве, я буду поступать так, как угодно мне. А мне неугодно, чтобы моих людей допрашивали чужие. Это задача, которую я оставляю для себя или для тех, кого сочту нужным.