Книга Прекрасные изгнанники, страница 69 – Мег Уэйт Клейтон

На рассвете Эрнест показал пальцем на черный флаг:

— Доза холеры предоставляется в номера новобрачных без дополнительной платы!

Проплыв еще немного вниз по реке, мы под проливным дождем высадились на берег. Нас встречал взвод солдат, с лошадками такими маленькими, что у Хемингуэя, когда он сел верхом, ноги касались земли. Эрнест сказал, что это очень удобно, потому как он весит столько же, сколько и бедная коняга. Солдаты сопроводили нас в штаб дивизии, где в честь приезда гостей повесили два плаката. На отсыревшей бумаге было крупными буквами написано: «Добро пожаловать, представители справедливости и мира» и «Только демократия спасет цивилизацию» (что бы это ни значило). Нас приветствовал генерал в белых перчатках. Его босоногие, сиротского вида бойцы показали нам свое оружие и ознакомили с обстановкой в Двенадцатой армейской группе, которая отвечала за этот участок фронта. Единственным достойным упоминания событием было то, что Эрнест нашел в себе силы сдержаться и не придушил меня посреди ночи.

На следующий день мы верхом поехали по гряде холмов, мимо деревушек, где крестьяне упорно трудились в серой грязи. Деревни разделяли столь огромные расстояния, что добраться до соседей было практически невозможно. Нам попадались генералы, которые с удовольствием пили наш виски, но войной здесь и не пахло. У японцев хватило ума не позариться на территории, где крестьяне скорее дважды сожгут свой урожай, чем оставят его врагу.

— Пристрели меня и избавь от этой тоски, Клоп, — взмолилась я однажды вечером, после того, как мы доели одну миску несъедобного риса на двоих и улеглись на койки из досок.

— Но это же просто потрясающий медовый месяц, миссис Бонджи! Здесь щедро подают не только туберкулез, но и холеру.

— Нет резины — нет шин, — напомнила ему я.

— Спокойной ночи, миссис Представительница-Справедливости-и-Мира.

— Спокойной ночи, мистер Представитель.

— Я люблю тебя, Муки. Ты просто прелесть.

— Еще бы, я ведь устроила тебе грандиозное приключение в самом романтичном уголке в мире. Любой на твоем месте был бы в восторге, — сказала я, а потом помолчала немного и добавила: — Я тоже люблю тебя, Клоп.

— Но не настолько, чтобы поделиться со мной своим мылом?

— Я дала клятву любви и верности. Но там не было ничего о повиновении, и уж точно я не обещала делиться с мужем своим мылом.

Я забралась по приставной лестнице на башню из бамбука. В тысячелетней китайской деревушке, куда мы заехали по пути, это было единственное место, где могла облегчиться женщина. Глинобитные лачуги теснились на улицах, утопавших в жидкой грязи. Мы спали на каменном полу в компании мух и москитов, и виски у нас закончился. И вот как раз в тот момент, когда я присела и приготовилась заняться делом, результаты которого должны были отправиться в не очень ароматно пахнущую башню Али-Бабы для дальнейшего удобрения крестьянских полей, начали бить по пустому корпусу неразорвавшейся японской бомбы. Это был сигнал воздушной тревоги.

Я посмотрела вниз, на убегающих с полей крестьян. Вдалеке кто-то пахал грязь в упряжке с тощим буйволом.

Эрнест ждал внизу возле лестницы.

Он улыбнулся мне и сказал:

— Ты могла бы облегчиться на рисовом поле.

— Ты что, не видишь — я занята? Исчезни!

Эрнест по-китайски пожелал мне удачи и нырнул в нашу лачугу.

А я осталась сидеть и любоваться японской эскадрильей, которая, слава богу, не снизившись, полетела дальше.

— Это была бы настоящая сенсация, — сказал Хемингуэй чуть позже, когда я спустилась вниз по приставной лестнице. — Отважный военный корреспондент погиб при исполнении служебного долга. Неужели тебя даже воздушная тревога не испугала?

— Я была в процессе. И в любом случае — нельзя же всего бояться, коли уж приехал на войну.

Вскоре мы отправились дальше на наших маленьких лошадках. Господин Ма на ломаном английском кратко рассказал нам о японских ВВС. Он сопроводил нас на Холм Героев, откуда мы в бинокли наблюдали за так удачно развернувшимся к нашему приезду сражением. Китайские солдаты в форме цвета хаки с винтовками, пулеметами и минометами атаковали заросший деревьями Холм Чужаков, на котором окопались японцы. Генерал, который стоял рядом с нами, был настоящим, в этом можно было не сомневаться, даже притом что бóльшую часть времени он выступал в роли хозяина на банкетах, а не командовал бойцами или хотя бы появлялся в расположении. Солдаты тоже были настоящими, хотя меня расстраивало то, что они воевали босиком. Но бежали в атаку они не на настоящих японцев, а скорее на декорацию японского лагеря. Реальные враги находились за следующей горной грядой, достаточно далеко, чтобы проводить учения с дымом и взрывами, но без малейшей угрозы для жизни.

— Ну все, Клоп, — заявила я, — думаю, с нас хватит.

— И что, после этой театральной постановки мы даже не взглянем на настоящую войну, миссис Бонджи?

Мы понаблюдали за учениями еще пару минут. Солдаты очень уверенно шли в атаку на несуществующего противника.

— Не унывай, Муки, — сказал Эрнест. — Ты отлично справилась со своей работой. Ты не виновата, что здесь нет войны, на которую стоит посмотреть.

Вонг-Шек, Китай

Апрель 1941 года

Опять шел дождь. После остановки в деревне Вонг-Шек — офицеры, как всегда, закатили дикий бессмысленный банкет, на котором соревновались, кто больше выпьет, и провозглашали тосты за солдат, хотя ни одного солдата среди приглашенных не было, — мы на наших пони той же дорогой вернулись к реке. «Крис-крафт» отправился с двухчасовым опозданием: ждали куда-то запропастившегося солдата. Путешествие оказалось невероятно утомительным. И все ради чего? Ради мерзких сырых ночей, однообразных серых дней и одной фальшивой атаки на противника. Мы утешали себя, представляя, как с комфортом поселимся в Чунцине, в частном доме китайского дипломата, который нам предоставят благодаря моим дружеским отношениям с президентом Рузвельтом. Чунцин был столицей свободного Китая, а это о чем-то да говорило.

— Настоящая ванна и настоящие кровати, — мечтала я.

— Чистые простыни. Горячая еда. Противомоскитные сетки.

— Или еще лучше — сетки вообще будут не нужны.

Эта перспектива поддерживала нас сорок три долгих часа. Для начала мы намертво встали из-за того, что веревка намоталась на гребной винт катера. Дорогу на Шаогуань затопило, и нам снова пришлось плыть на лодке. Я посыпала порошком от блох засалившиеся койки сампана. Есть было практически нечего, но Эрнест раздобыл бутылку розового вина. Мы забрались на крышу катера и пили вино из складных стаканчиков, наблюдая за тем, как наша команда пытается распутать веревку.

— Клоп, а что это там в бутылке? — спросила я, когда Эрнест вылил последние капли вина в мой стаканчик.

— Где?