Книга Лето радужных надежд, страница 14 – Татьяна Труфанова

Майя держала листок двумя пальцами. Дела давно минувших дней… Осталась ли хоть какая сила в словах, которые должны были сорок лет назад прозвучать? Нужно ли тащить их на поверхность из омута прошлого? Мнение Богдана об отце давно сложилось, может ли в нем что-то исправить один лист? И сам Богдан сложился, ни йоты в себе не хотел бы менять, и жизнь его отлита по выбранной форме…

В дверь позвонили. Соня пришла, как всегда, чуть раньше и чуть не вовремя. Майя раздраженно стукнула носком туфли по полу, сжала пальцы, комкая листок, но затем все же остановилась. Она вложила письмо обратно в книгу, а книгу положила на стол. Надо будет при случае передать ее Богдану. Скажу: это одна из любимых книг твоего отца. Почитай как-нибудь, он бы порадовался. Если Даня хотя бы откроет – то найдет и письмо. А если нет – значит, не судьба.

– Держи! – и Соня с порога протянула ей бутылку. – Мильон терзаний и пардон!

Маленькая и, как обычно, всклокоченная, с личиком любопытной синицы, Соня шагнула в прихожую и сгрузила в углу объемистый пакет.

– За что пардон? – спросила Майя, разглядывая бутылку красного болгарского вина, на которой был изображен печальный медведь, лежавший на лесной лужайке. Повод для печали у медведя был серьезный, ибо вино называлось «Медвежья кровь».

Соня поводила носочком туфли по полу, как нашкодившая девчонка. У другой дамы за семьдесят это бы смотрелось нелепо, но Соня Ольцик относилась к разряду «маленькая собачка до старости щенок» и беззастенчиво пользовалась своим обаянием девочки-старушки.

– Искупаешь вину медвежьей кровью? Ну, что ты натворила? – усмехнулась Майя.

– Я профукала твое фамильное достояние, – скромно ответила Соня и подвинула к хозяйке пакет.

Майя заглянула туда и радостно ахнула – в пакете лежал абажур! Тот самый, что когда-то висел у ее свекра, Альберта Анатольевича, на даче, потом переехал к ней домой и пять лет назад, при ремонте, был изгнан за полинялость и за то, что надоел. Тот самый абажур, которого жаждал ее неугомонный сын.

– Ну конечно! Теперь я вспомнила, что тебе его отдала! Софья, что же ты молчала?

– А потому что память как решето! – Соня вскинула руки вверх. – Я не виновата, что у меня маразм! Я отвезла его на дачу, хотела там приладить, а потом рассада, а потом град и тому подобное. Я давно про него забыла. И тут залезаю в чулан на даче – батюшки! Выходит оттуда во-от такая моль, – Соня, как рыбак, показала размеры моли, – …вытирая усы. Говорит: благодарю, мадам.

Майя понесла абажур на свет, на кухню. Через выцветший, светло-оранжевый шелк и через дыры в шелке легко лились солнечные лучи. Моль попировала на славу.

– Ну, хоть так… – задумчиво сказала Майя.

– Зальем глаза кровушкой? – подпихнула болгарскую бутылку Соня.

Был пятый час дня. Солнце било через раскрытое окно, нагревая стол, плещась в стекле и багряном вине, плавя сыр желтый и сыр с прозеленью. Другой закуски у Майи не оказалось, в холодильнике было шаром покати, ну и ладно – ерунда!

– …он меня спрашивает: мамусик, ты не устала? Я сразу вздрогнула – ну, ты понимаешь: когда это мой Митянчик интересовался, устала я или уже копыта отбросила?.. Я говорю: я свежа, как первокурсница. Нет, говорит, ты выглядишь усталой. Возьми на пару месяцев отпуск, поезжай на дачу. Я говорю: поня-атно. А с собой взять Аттилу с Годзиллой? «Не называй их так, они твои внуки!» … – говорила Соня, жестикулируя бокалом.

– Поезжай. Я бы на тебя поставила, – сказала Майя. – Через два месяца Аттила с Годзиллой вернутся милыми крошками.

Соня закатила глаза и махнула рукой. На столе появилась красная лужица.

– А! Нет. Два – чересчур, но на месяц я согласилась. Пусть Митянчик передохнет. Семейную жизнь наладит, в конце концов, в кино жену сводит. Вообще, если б не я, они бы давно уже развелись!

– Насколько я помню, если б не ты, они бы не поженились.

– Да! Их дом держится на моих хрупких плечах, – торжественно сказала Соня и тут же добавила: – Я тебе завидую!

Майя только хмыкнула. Соня с ее непосредственностью регулярно ляпала то, что другие думали, но держали при себе. А что многие ей завидуют, Майя знала.

– Даня – гигант! Сам с усам, все сам, а если чего просит у тебя, то: умоляю, мамочка, скажи, что еще тебе надобно?

– Именно так, – подтвердила Майя.

– Сидишь и думаешь: на Канары поехать или ложу в Большом театре потребовать?

«Съездить еще к онкологу или так помру?» – подумала Майя и в раздражении сказала:

– А ты отними Митю от груди. Глядишь, через пару лет и он тебя – на Канары.

Лицо Сони перестало быть мультяшным.

– В нашем возрасте не так много радостей, – сухо сказала она. – А главная – быть нужной. Особенно быть нужной своим детям. Когда этого и в помине нет…

– То, что я Богдану нужна, даже не обсуждается! – фыркнула Майя.

Соня вздохнула, подперла кулачком свою тощую щеку и уставилась на Майю с сочувствием.

– Разумеется. Ты в Домске, а он на Марсе… или в Москве? Нет, видимо, на Марсе, из Москвы бы давно долетел!

Майя отставила бокал, потерла руками лицо.

– Ну, прости. Прости язву старую, – долетел снаружи голос Сони.

Майя вдохнула глубоко, отняла руки.

– Я очень ему нужна, Богдану, – сказала она. Где-то внутри, глубоко, трепетали слезы. Она давно не позволяла им прорываться наружу. – Он, может быть, сам не понимает, как я ему нужна. Ему нужно слышать мой голос по телефону – пусть нечасто, раз в месяц. Но он сам мне звонит. Для него это как знак, что небо и земля на своих местах. Убедился – и дальше снова можно не замечать их. Можно скакать во весь опор, совершать свои подвиги, пускаться в авантюры. Вот он такой. Ты думаешь, я не хотела бы, чтоб он был рядом?

– Ничего я не думаю, – смущенно сказала Соня.

– Все, что я могу для него сделать, – это отпустить его. Временами чувствую себя матерью Наполеона, – усмехнулась Майя. – Ты же понимаешь, если б мать Наполеона стала кудахтать: «Ах, куда ты! Не записывайся в гвардию!..»

– «К ноге, Бонапартушка! К маминой юбке!» – пропищала Соня.

– Да-да. Тогда Наполеон не стал бы Наполеоном.

– Между прочим, он плохо кончил.

– А вот это – не наша история, – отрезала Майя. – И кстати, про Богдана – он сейчас в Домске.

– Да ты что?! – вытаращилась подруга.

– Ну да. Решил отдать родственный долг оптом, все, что за последние десять лет накопилось. Уже две недели в Домске торчит.

– Но это же роскошно! – всплеснула руками Соня. – Это же идиллия! Любимый сын, любимый внук и правнук – все водят хороводы вокруг нашей Майи. Под абажуром. Ах ты зараза противная, ну почему у тебя все так идеально?

Майя в ответ только уклончиво промурлыкала. На губах ее замерцала улыбка, она прикрыла глаза и, словно в волшебном зеркале, увидела картину ближайшего, хоть завтрашнего вечера: Даня весело болтает со Степой, подле них – младенец Ярослав на коленях у своей мамы, ну а в центре – она сама, Майя. Матриарх счастливой и дружной семьи – браво, Майя, браво! Аплодисменты, занавес. Теперь можно уйти со сцены с легкой душой.