Книга Ты меня любишь, страница 40 – Кэролайн Кепнес

— Ну, наше первое Рождество без Меланды… Мы остались без громоотвода.

Ты действительно веришь, что сообщения тебе пишет Меланда, и я тоже улыбаюсь.

— Все обошлось?

Ты теребишь ленту на моей коробке — на моей коробке, которая твоя.

— Не знаю, зачем я тебе это говорю… Не хочу ранить твои чувства.

— Мы просто болтаем. Я о тебе беспокоюсь. Вот и причина.

— Думаю, Меланда для нас очень близка, но все же она подруга, а не член семьи. Когда она приходила, мы все немного принаряжались, понимаешь? Ведь у нас был гость. А без нее все по-другому. И в какой-то момент, когда мы поужинали… Фил… — Ты сглатываешь слюну. — Мой муж играл на гитаре, играл свои песни, а Номи в наушниках читала свой «Колумбайн», и я почти… — Почти прыгнула в машину, чтобы уехать ко мне. — Давай, открой свой подарок.

Ты вручаешь мне коробку. Мимо проезжает машина, стекла опущены, и Сэм Кук поет нам серенаду — «Милая, ты небом послана мне, клянусь…» — и Лав послала меня, а ты послана мне, я послан тебе. Ты меня поторапливаешь.

— Ну же, открой.

Я развязываю бант, снимаю крышку с твоей коробки (или моей) и вижу шесть красных ягод клубники; все они покрыты шоколадом. Держу пари, что Фил не получил ни одной гребаной ягодки. Я смотрю на тебя.

— Жаль, я не приготовил тебе подарка.

Твои щеки краснеют, глаза прикованы ко мне; ты по мне соскучилась.

— Ага, — произносишь ты, — в последнее время я тоже много о чем жалею и много чего желаю… — Я желаю твою мураками и твой лимончик, и мы оба смотрим на наше дерево. — Не хочу быть эгоисткой, Джо.

— Ты не эгоистка.

— Ну, Фил с тобой не согласится. — Мне запрещено говорить о твоей крысе, ты сама установила правила. Я киваю. — Видишь ли, Джо, я думаю, Меланда на меня злится. Вот почему она бросила меня под Рождество.

Об этом я тоже говорить не могу, и мое сердце колотится. Меланда.

— Почему ты так думаешь?

— История давняя, но в старших классах… Боже, я настолько стара, чтобы начинать рассказ вот так… В общем, когда мы подружились, Меланда внушила мне, что всем в школе нравится твоя соседка Нэнси… А меня все якобы ненавидели. Потом я однажды пошла в туалет и случайно подслушала, как она говорит Нэнси, что я ее терпеть не могу.

Вот почему ты украла у нее крысу, и вот почему ты была не слишком деликатна, помня о беременности Меланды. И ты не знаешь, что она у меня в подвале. Действительно не знаешь. Правда?

— Ты не сказала ей, что все слышала?

Ты качаешь головой.

— Странно скучать по ней и при этом не скучать, понимаешь? Возможно, Меланда останется там навсегда… — Я в курсе. «Меланда» сама тебе об этом написала. — Скоро начнет работать на новом месте. Встретила парня… А вот мне сложно даются перемены. И странно чувствовать себя брошенной, будто Меланда — моя собственность, ведь я должна за нее радоваться, мы же друг друга тащили на дно… И все-таки я будто осталась… за бортом.

Покойся с миром, Бек… Покойся с миром, Кейденс… Лав… Я киваю.

— В конечном итоге, — говорю, — расстояние расставляет нас по местам, понимаешь?

Ты задумываешься. Я тебе нужен, потому что я первый человек в твоей жизни, который чертовски внимательно слушает. Я даю тебе тишину, которой ты жаждала, и ты хочешь меня так сильно, что начинаешь дрожать.

— Пойдем, — говоришь ты, — я замерзла.

Открываешь дверь — тебе не холодно, тебе жарко, жарко из-за меня — и смотришь на красное ложе, и я смотрю на красное ложе, и твое лицо вспыхивает.

— Хорошего тебе дня!

Мой день уже удался благодаря тебе. Ты любишь меня, и нужно купить клубнику в шоколаде для Меланды (ха!) — только посмотри, как она помогла тебе, мне, нам; и я несу твою коробку в руке, в голове крутится песня Сэма Кука «Ты небом послана мне», и мир станет гораздо счастливее, если все будут слушать музыку, а не глушить мысли подкастами. Я приезжаю в город и снимаю наушники. Сегодня в кафе играет музыка (Боб Дилан), в воздухе революция, в моих руках клубника. Мурашки бегут по коже.

Мы заплутали в блюзе твоего Фила, и ты была замужем, когда мы познакомились, но ты сделала мне подарок и скоро разведешься, а я помогаю тебе выбраться из тупика неудавшейся, тоскливой жизни. Я тебя спасаю! Ты будто знала, что случилось с Меландой, и теперь я могу не расстраиваться из-за нее, ведь ты и не хочешь возвращаться к прежнему.

Да и зачем возвращаться? У тебя есть я.

Открываю коробку и смотрю на шесть красных ягод на красном ложе, на шесть мураками, покрытых шоколадом. Протягиваю руку к твоей коробке, которая теперь моя, — и тут на меня налетает чье-то гребаное тело. Коробка падает, а этот придурок в «Адидасах» уставился на меня с такой физиономией, как будто я сам виноват.

— Чувак, — говорю я. Настолько зол, что говорю «чувак». — Какого черта?

Он не отвечает и не двигается с места, и мне это не нравится, Мэри Кей. Он мне не нравится.

— Извини, — говорит он. — Маленький тротуар… Мир тоже маленький, друг мой.

Я ему не друг, и он не один из нас. Он здесь не живет. Вижу по лицу. Я подхожу к нему, это мой город, и он медленно качает головой, как бандит из второсортного боевика, словно парень в кроссовках «Адидас» и потрепанном свитере может хоть кого-то напугать.

Мальчишка на скейтборде проезжает по одной из моих ягод, а тот, кто выбил их у меня из рук, подходит ближе.

— Отличный подарок, — говорит он. — Если хочешь признаться в вечной любви, нужно дарить фрукты. У тебя и правда хороший вкус, Голдберг.

Небеса надо мной разверзлись. Он назвал мою фамилию.

Он полицейский? Ищет пропавшую собаку?

Я ничего не делаю. Ничего не говорю. Я ничего не знаю, а он смеется.

— Не волнуйся, — говорит, — у женщин хорошего вкуса не бывает. Правильно, Голдберг? — Я могу вырубить его прямо сейчас. Сжимаю кулак. — Знаю, что ты вспыльчив. — Нет, черт возьми, больше нет. — Перейду к делу. Я приехал, чтобы передать послание от наших общих друзей Квиннов.

Квиннов? Семьи Лав? Нет. Начался новый год. Новая жизнь.

— Ты кто такой?

— Послание довольно простое, Голдберг. Держись подальше от Лав. Держись подальше от Форти.

— Не знаю, кто ты, но явился ты зря. Потому что я и так держусь от них подальше.

— Голдберг, — говорит он, — будь осторожней с «Инстаграмом», иначе кончишь, как маленькая клубничка. Ферштейн?

Я смотрел сторис Лав, потому что БЫЛО ГРЕБАНОЕ РОЖДЕСТВО, ОНА УКРАЛА МОЕГО СЫНА, А ОН ПРИКАЗЫВАЕТ НЕ СМОТРЕТЬ НА МОЕГО СЫНА, и я спрашиваю, кто его послал. Он хихикает.

Подбираю пустую коробку.

— Ты тоже, мать твою, держись от меня подальше. И от моей семьи.