Онлайн книга «Юся и эльф. Все любят котиков»
– Н-не заставляйте м-меня п-прибегать к н-нюхательным солям. – У нас в доме нет нюхательных солей, – произнесла я, но открыла оба глаза. Потолок. Судя по рисунку трещин, нахожусь я в спальне. А судя по связкам бумажных сердечек, спальня Гретина. Была у моей сестрицы дурная привычка бумагу портить: когда-то ей гадалка сказала, что, как только Грета вырежет десять тысяч сердечек из розовой бумаги, то и встретит истинную свою любовь. Вот она и повадилась резать… Я со стоном села. Лицо рукавом отерла, голову потрогала. Целая, вроде бы. На затылке шишка, под волосами прощупывается явно. Сами волосы растрепались, а еще и мокрые, повисли влажными прядками… и цветы еще искусственные с тетушкиной шляпки в них запутались. Небось, похожу я на свежую утопленницу. Может, поэтому меня и не удосужились на кровать переложить? Прямо на полу водицей и поливали. Никакой в том романтики, одна печальная проза жизни, вроде луж на паркете и пары вялых роз. Эльфа раздраженного с вазой в руке… точно, ваза Гретина, розы из сада… на той неделе я самоличной их подрезать пыталась. Вазу Эль вернул на столик и, воздев очи к потолку, поинтересовался: – Вы п-понимаете, что едва не п-произошла т-трагедия? Если я была мокрой и ушибленной, то Эль… живописные лохмотья рубашки – надо будет посоветовать ему закупаться оптом, так оно дешевле, а то при нынешней его работе и разориться недолго – прикрывали живописные же царапины. Затянувшиеся. Но… Характерный бурый колер лохмотьев – а помнится, некогда рубашка сияла белизной – однозначно свидетельствовал, что царапины эти кровили и преизрядно. Однако эльф был жив, бодр и гневен. А вот котик наш молчал, и это молчание мне совершенно не нравилось. – М-могли п-пострадать люди! – Ага, – я встала на карачки, может, поза и не самая изящная, однако наиболее в моем положении устойчивое… что-то захрустело, и платье вдруг начало расползаться. Твою ж… – Это в высшей степени б-безответственно! – он и не подумал помочь даме подняться. То ли не держал меня за даму, в чем я, честно говоря, его понимала, то ли просто был слишком раздражен, чтобы обращать внимание на такие вот мелочи. Я же, сдернув с гретиной постели покрывало – розовое и густо расшитое сердечками – закрутилась в него с головой. – Что вы сделали с нашим котиком? – Что? – Эль раскрыл было рот, чтобы разразиться очередною гневною тирадой, хотя и не понимаю, с чего бы ему злится, это ведь он к Барсику полез. Ушел бы потихоньку, как и планировалось, и все было бы замечательно. – С котиком нашим, – сказала я, присаживаясь на кровать. – Что сделали? Ноги не держали. То ли из-за треклятых каблуков, то ли от волнения. – Котика помните? – я попыталась содрать туфлю, но она, еще недавно сама норовившая соскочить с ноги, теперь будто намертво к ней приклеилась. – Там был. Я пальцем в потолок ткнула. Терзали меня смутные сомнения, что тишина на чердаке не сама собою воцарилась. Эль кивнул. – Мы его Барсиком назвали… – Б-барсиком… – повторил он тихо. – Вот… так что вы с ним сделали? – Л-ликвидировал… – Что? Нет, говорила мне мама, не связывайся с эльфами! До добра не доведут… или она это про гномов? Или вообще про мужчин? Не важно. А маму надо было слушать. – Ликвидировал, – повторил эльф, точно я на глухоту жаловалась. – Как? – Об-быкновенно… Вот значит… обыкновенно… защитник животных, чтоб его. Я все-таки содрала треклятые туфли, жалея, что не могу поступить подобным образом и с платьем. Оно, съехав с груди, на бедрах держалось крепко, и промокший подол самым отвратительным образом лип к ногам. – В-вы к-куда? – Я туда, – я мрачно указала на лестницу, хотя пассаж о ликвидации не оставлял сомнений, что Барсика больше нет. И значит, пропали наши сорок пять золотых, уплаченные за участие в выставке и вообще сам план, который в кои-то веки имел все шансы на успех. Мазь, в отличие от прочих Гретиных изобретений, работала! А теперь вот… Я рванула подол вверх, походя отметив, что шелковые чулки тоже не пережили падения с лестницы. Тетушка, конечно, предложила бы их заштопать, или на худой конец использовала бы для хранения лука, но меня подобная альтернатива ввергала в глубокую меланхолию. Эльф оскорбленно сопел сзади. Интересно, чего он ждал? Благодарности? – И дверь сломали, – мстительно заметила я, потому как вышеупомянутая дверь висела на одной петле… – И замок… – Я в-вас спас! – клянусь, мне не надо было оборачиваться, чтобы понять – он покраснел. – А я вас просила меня спасать? Я подняла покрывало. На чердаке царил беспорядок… нет, он там царил всегда, даже в самые благословенные времена тетушкиной власти, ибо и ее сил не хватило, чтобы убираться еще и там. Но беспорядок – это одно, а хаос… сломанный табурет, развалины клетки, обрывки какого-то тряпья, которое прежде мирно покоилось в сундуках… лужи крови… или нет, не крови, а перебродившего варенья, уж не знаю, как оно на чердаке оказалось. Знакомый гул мух, которые уже почуяли наживу. И мертвый Барсик. Сейчас он, развалившийся на старой столешнице из мореного дуба, выкинуть которую у тетушки рука не поднялась – она вообще была категорическою противницей выбрасывания вещей – казался мне таким… милым. Беззащитным. И главное, пушистым. Я всхлипнула… нет, я не собиралась плакать. Я и когда маму хоронили, не плакала… и потом тоже… и вообще, я плакать не умела, то есть, я думала, что не умела. – В-вы в-вообще п-представляете, что эт-то т-такое? – эльф вовремя подал голос, потому и потока слез не случилось. – Барсик это, – я подошла к павшему герою, на морде которого и сейчас было выражение упрямого несогласия с этим жестоким миром. – Это, п-позвольте заметить, орочий маншул. – Кто? Знакомо прозвучало… красиво… я и представила, как на клетке нашего Барсика висит гордая табличка «маншул орочий одноглазый». – Орочий м-маншул. Его в стойбищах держат. Охотится на мелкую нечисть. – Вот видите, – я потрогала шерсть. – Какой полезный был зверь. До чего мягкая… интересно, а если из него шубу сделать? Нет, на шубу точно не хватит… вот если шапку там или воротник… старое теткино пальто перелицевать и воротник. Должно бы неплохо смотреться. |