Онлайн книга «Добрые соседи»
И невеста даже. Последнее обстоятельство, к слову, нисколько парня не смущало, даже наоборот, если Антонина поняла правильно, добавляла азарта в непонятной пока игре. Что ему нужно? Что интересно? Глуповатая Тонечка, наивно полагающая мир пречудеснейшим местом? Или служба ее, о которой новый приятель не спрашивал? Или… квартира? – Вот такие у меня соседи, – закончил он и руку подал, помогая Тонечке подняться на парапет. И она пошла по граниту легким танцующим шагом, радуясь моменту и теплу, что вернулась в город, будто осень вдруг передумала наступать. – Живем порою весело, но дружно… в целом. Он слегка нахмурился. Соседи? В этом его интерес? – А у меня тоже соседи, – сказала Тонечка, придерживая тонкий платочек, который так и норовило сдуть. – Разные… …про диву она передала кому надо. И посредник скривился, явно уже аванс принял, который возвращать придется. Но ничего, вернет, не переломится. Лучше уж без денег остаться, чем без головы. Отвертка шутить не станет. И если сказано, что диву трогать нельзя, то и последняя собака в городе поостережется на это чудо пасть разевать. Антонина же приглядит, чтобы так оно и было. На всякий случай. Что-то подсказывало, что человечек тот, от темных дел далекий, обратившийся скорее по глупости и незнанию, не успокоится. А Отвертка… да, он и оправданий не понимает. – Веселые? – Алексей – Лешка и никак иначе, потому как до Алексея ему расти и расти, так все говорят, особенно наставник, – улыбнулся. И мелькнуло в этой улыбке предвкушение. Стало быть, и вправду соседи интересны. – Ага… особенно некоторые. Вот Толичка… он хороший человек, только слабовольный. И в комсомоле не состоит. Я ему говорила, что нужно над собой работать. Ведь если человек над собой работает, то он возвышается над собственными слабостями. Так? – Так, – Алексей едва заметно поморщился. Стало быть, Толичка ему не интересен. Тогда кто? Или… – Но он хотя бы истинно рабоче-крестьянского происхождения, а есть и буржуазный элемент, – Тонечка позволила себе поджать губы, зная, что лицо ее при том сделалось некрасивым, и выражение это совершенно не идет. – И даже больше… – Больше буржуазный? – пошутил Алексей и подхватил ее, закружил, и на землю поставил не сразу. Тонечка покраснела от смущения и восторга. Антонина же отметила блеск в темных глазах знакомца. – Аристократичный. Элемент. Так можно говорить? – Не знаю. Наверное. Ты же говоришь, – ей подали руку. – Ни разу не видел аристократичный элемент. – Смеешься? – Интересуюсь. Какой он? – Она. И вновь пауза. И он недоволен, пусть пока не позволяет увидеть это недовольство, однако чувствуется нетерпение. Ему хочется тряхнуть Тонечку, заставить ее говорить. И Антонина поддается. – Дива, – выдыхает Тонечка. – Представляешь? Я когда ее впервые увидела, так прямо… – Настоящая? – а вот теперь интерес глубоко искренний. Плохо. Для идиота, который не понимает, куда лезть можно, а куда не стоит. – Самая настоящая! – Тонечка старается заглянуть в глаза, глупая девочка, которой так хочется быть любимой. И это вовсе не то чувство, которое знакомо Антонине, но с масками вечная проблема: рано или поздно они начинают прирастать. Да, в этом городе задерживаться не стоит. – Никогда не видел живой дивы. – И я… раньше, то есть. Я даже сперва не поняла. Она на диву не похожа… то есть точно дива, только не похожа. Мелкая очень. Нелюдимая. Алексей остановился, чтобы купить мороженого. – Расскажешь? – попросил он. – Даже познакомить могу! – храбро сказала Тонечка, мороженое принимая. И опять покраснела, потому что хорошие девочки не должны брать мороженое от других мужчин. Но тут же она себя поправила, что она, конечно, хорошая девочка, но Алексей тоже хороший парень. А мороженое – это просто мороженое. Дружеское. В конце концов, в новом социалистическом мире женщины и мужчины равны. А значит, и дружить они могут. Или нет? – Не знаю, удобно ли… – Ай, удобно, конечно, только она редко из комнаты выглядывает. И на работе постоянно еще. – Дива работает? Какое почти искреннее удивление. – В госпитале, – Тонечка прокусила хрупкую глазурь. – Бывает, что целыми днями там торчит, за дочкой своей совсем не смотрит. Вот и растет та невоспитанной. – Дочкой? – Розочкой… Она ела и говорила, про диву и про ребенка ее, и про других соседей, про которых почему-то Алексей слушать категорически не желал, постоянно перенаправляя беседу в нужное ему русло. И Тонечка, конечно, не замечала. Она ведь была доброй, но не очень умной девушкой. Антонина же… Она разглядывала человека, прикидывая, что именно о нем стоит рассказать и стоит ли. С одной стороны, инструкции ею получены однозначные. С другой… не стоит ли сперва получить больше информации? А с дивой его познакомить придется. Правда, вряд ли это знакомство саму диву обрадует. Но… – …и вот представляешь, она говорит… Днем квартира выглядела иначе. Более… пустой, что ли? Брошенной? Дневной свет, пробиваясь сквозь мутноватое, подернутое рябью, стекло, лишь подчеркивал запустение. Пыль в углах. Потускневший вдруг лак серванта. Мертвый фикус в грязноватом горшке. Брошенное фото… кружку с кухни унесли, упрятав в свинцовый короб. Но вот Казимир Витольдович изъявил желание лично явиться на место происшествия. И огляделся. Поцокал языком. – Надо будет прислать кого, чтобы убрали. Вещи опять же… разобрать. Вещи давно были досмотрены, пусть и проводился обыск крайне аккуратно, на случай, если вздумается сердечной подруге заглянуть в квартиру. Однако никто не явился, а стало быть, к вечеру вещи разложат по коробкам, проведут опись и вывезут на склад, где и будут храниться в ближайшие лет пять. – Значит, говоришь, предположила, что его по случайности? – Казимир Витольдович снял с серванта снимок в простой, явно самодельной рамке. – И ведь может оказаться права… да… Рамку украшали куски битых елочных игрушек, отчего она блестела и переливалась. – Более того, как понимаю, скорее всего права… нежить… плохо, да… очень плохо… статистику запросил? – Само собой. |